Поводок

Каждый может догадаться, что происходило внутри меня, когда сотни врачей в этот день с жалобным видом повторяли одну и ту же фразу. «Мы сожалеем… смерть пришла мгновенно, она не испытывала никаких мучений…». Но если бы они знали, как ей было тяжело последние дни, то никогда бы в жизни не позволили сказать подобной глупости. Она страдала, как никто другой. На алом сердце лежал тяжелый камень, который не сравнится с физической болью. Мучения были иного рода, что заставляет в моей душе взрываться каждую клетку. Я уверен, что звонила она мне, чтобы поговорить или попросить встретить. А я… если бы я знал, то никогда бы в жизни не нажал на курок. Я бы побежал по морозу, спотыкаясь и падая о барьеры, оббегая машины, навстречу к ней. Я предпочел ей работу… Мне даже не передать словами, как теперь отношение к собственной персоне вызывало внутри тошнотворный привкус. Я поступил так с ней. Не подумал, совершил колоссальную ошибку, хотя обещал себе больше не действовать опрометчиво и легко. Я должен был поддерживать ее, но на этот раз я предал всех. Она погибла, с мыслями о том, как ее муж холодно сбросил трубку и не пожелал говорить с ней эти секунды. Может они действительно стали роковыми… я мог что-то изменить, но теперь я могу лишь прокручивать этот невозможный вариант у себя в голове.

В пустой палате едва ли проникал уличный свет. Может мне так лишь казалось, но здесь было действительно мрачновато и жутко. Пронизывающий запах больницы попадал в легкие, которые уже вот-вот должны были разорваться от внутренних криков. На постели до сих пор застывали кровавые капли. Они, как и все вокруг, были неподвижными, мертвыми. Алые полосы изображали заломанные края подстилки. На этом месте все это время лежала Эмма. Тут записывали все повреждения, делали надрезы на и без того изуродованном теле. Но даже несмотря на все повреждения, я видел в ней ту самую сероглазую, хрупкую, нежную девушку. В какой-то момент дикого безумия мне показалось, что ее очи начали дрожать. Я привстал, даже успел сделать пару шагов прежде, чем столкнуться с ее мертвым безразличием. Она лежала неподвижно, как и все это время. Жизнь ее покидала, утаскивая за собой мою…

— Артур Портер! — В комнату вошел Родж. Обычно называл он меня так официально, когда старался приободрить или рассказать смешной анекдот. Но только на этот раз все слова отражались на лице, а не на губах. Несколько минут мой приятель неподвижно стоял в дверях и тщательно пытался подобрать слова. Глаза бегали по комнате, но он ни разу даже не взглянул на меня. В этот момент ненависть к себе только начала усиливаться. Роджер не осуждал меня, возможно, в голове у него даже не возникла такая мысль. Ведь он же не знал о том звонке. Но почему-то в тот момент я представил, что он был осведомлен и мысленно упрекает. Жар с головы до ног окатил кипятком. Я стыдился себя, не мог уже выдержать сложившейся тишины и вот-вот мог предстать перед другой своей стороной. И я всеми силами не хотел, чтобы ее увидел кто-то другой. — Дружище, слушай, я совсем плох в таких делах, но я…

— Родж, спасибо, что подумал обо мне. Но ты меня прости, сейчас я не хочу ни с кем разделять свое горе.

Через секунду я оказался уже на улице. Холод тут же ударил в лицо. Стихия сильным напором останавливала меня, но я не слушал ее шепота. Мне хотелось уйти далеко, где бы меня никто не нашел. Я бы хотел сейчас взлететь и насмерть разбиться оземь, чтобы больше не прокручивать в голове мысли о ней, не думать о том, как ей было плохо, чтобы перестать размышлять ее голосом… Глаза начинали болеть, но я не прекращал думать о ней. Секунды отбивали часы на телефоне, а я судорожными пальцами листал картинки, звонки и кричал на бездушную технику. Ее нет… самый ужасный ночной кошмар стал еще более ужасающей реальностью. Лёгкие не выдерживают напора, мне кажется, что я вот-вот захлебнусь в собственном крике. Цунами все прибывало и прибывало, разрушая прежние представления о жизни. Краски более не имели яркого отклика. Витрины магазинов не вызывали интереса, даже запах еды не вызывал жизненных позывов к выживанию. Даже тот же мороз не был препятствием. Отмороженные пальцы на руках и ногах- было последним, о чем я хотел думать в тот момент. Кожа багровела неровным слоем, окружающие пугались неподобающего вида человека в форме, но их взгляды были для меня настоящим ничтожеством. Они безликими фигурами блуждали по улице, оборачиваясь, испуская жалобные замечания, даже кто-то посмел слегка коснуться моего плеча.