Поворот рек истории

– Что ты ей голову морочишь! – прошипела невесть откуда взявшаяся Софья. – Как не признать венчание во имя Христово!

– Я морочу? – горько возразил Желябов. – А кто грозил упрятать француза в тюрьму, если не согласится к алтарю идти? Я уж боюсь представить, чем ты уговорила отца Трофима. Алечка, не надо! – он попытался погладить девушку по плечу. Та с яростью отшвырнула его руку:

– Я не верю вам!!! – и, рыдая, выбежала из комнаты. Пьер начал утешать ее, нежно говоря по-французски, как когда-то, много лет назад, когда еще был жив батюшка. Она затихла, боясь спугнуть счастливый момент.

Венчание все-таки чудом разрешили, с условием, что француз отречется от латинской веры, и даже назначили срок – после Рождества. И работа Пьеру нашлась, причем без протекции Софьи, через газету. Он стал уходить рано, а возвращаться поздно, говоря, что теперь денег нужно вдвое больше, чем раньше, и Алевтина радовалась тому, какой он заботливый, думает об их будущем. Она тоже много работала, чтобы накопить на хорошие рождественские подарки ему, сыну и благодетелям.

Однажды утром переулок, ведущий к Английскому клубу, оказался оцеплен полицией. Алевтина обогнула квартал, намереваясь выйти к Синему мосту с другой стороны, но снова столкнулась с оцеплением.

– Пустите, мне на работу, заругают! – взмолилась она.

– Где работаете, барышня? – спросил усатый полицейский.

– В Английском клубе.

– Тогда не заругают. Идите домой, нету больше вашего клуба, разнесли в щепки.

Алевтина шла по городу, раздумывая, что делать. Жалованье ей заплатить не успели. И даже если она сейчас устроится куда-нибудь еще, к Рождеству деньги не успеют.

Недалеко от Подьяческих улиц сидели в конторе ростовщики. Ей было очень страшно, но желание купить подарки оказалось сильнее, и она зашла внутрь. Из-за конторки выглянул старик с синим носом и в круглых очках с золотой оправой.

– Мне надо пять рублей, – храбро сказала она.

– Под залог?

– Нет, просто так.

Старичок затрясся от смеха:

– Гы-гы-гы, ты откуда такая взялась? Просто так!

– А у меня паспорт есть, – гордо сказала Алевтина и положила на конторку документ, который как раз вчера получила с помощью Софьи. Ростовщик хмыкнул:

– Паспорт на рынке не продашь. – Тем не менее, внимательно изучил его, повертел в руках вкладыш, приписывающий Алевтину к дому Софьиной матушки, и поинтересовался:

– У Варвары Степановны проживать изволите?

Девушка кивнула. Старик выдвинул ящичек и достал оттуда купюру с орлом.

– Держи. Через три месяца принесешь пять с полтиной.

– Я… я принесу. Но вы же не скажете Варваре Степановне?

– Зачем же? Такая молодая красавица всегда сможет вернуть долг сама.

Похолодев, Алевтина долго стояла, не решаясь взять купюру, потом все же схватила ее, выскочила наружу… и сразу увидела среди прохожих любимое лицо, обрамленное черными кудрями.

Месье смотрел в другую сторону, не замечая свою невесту. Он был не один, а с барышней благородной внешности, шел, полуобняв ее, и шептал на ушко. Алевтина закричала что-то нечленораздельное, бросилась наперерез и швырнула ему в лицо скомканной купюрой. Дальнейшее она плохо помнила. Вроде бы побежала куда-то в переулок, потом вернулась и пыталась найти деньги, но на улице уже не было ни пяти рублей, ни Пьера.

В сумерках она добрела до квартиры на Кузнечном. Открыл Андрей Иванович, она уткнулась в его сюртук и горько заплакала, не в силах ничего объяснить. Он взял ее на руки, понес в комнату и сел с ней на кровать, укачивая будто ребенка. В этот момент в комнату вошла Софья.

– Гхм…

– Алечке плохо, – объяснил муж, осторожно укладывая девушку на кровать.

– И что же на этот раз? Рука? Или голова?

– Я не буду жить! Не могу! – рыдая, выкрикнула Алевтина. Потом вдруг вскочила и бросилась к ногам благодетельницы:

– Софья Львовна, милая! Не оставьте Грегуара! Он ведь ни в чем не виноват. А я… я правда не смогу дальше… не уговаривайте… лучше уксусу дайте… а нет – я сама найду!

– Встаньте. Да возьмите ж себя в руки, наконец, – схватив девушку за плечи, Желябова сильно тряхнула ее. Та сразу перестала кричать и опустилась на кровать, глядя в одну точку. Сказала почти спокойно:

– Все равно я жить не буду. Пожалуйста, не оставьте Грегуара.

– Да как ты можешь! – воскликнул Андрей Иванович, а Софья села рядом с Алевтиной и сжала ее руки в своих:

– Самоубийство – грех великий, но уж вовсе недопустимо лишать себя жизни впустую, только из-за слабости недостойной.

– Я верила… все эти годы ждала и верила… только этим жила, – голос девушки будто утратил тембр, став бесцветным, – а теперь у меня будто душу вынули. Не уговаривайте, не смогу.

Желябова задумалась:

– Все время вы из крайности в крайность… Если уж совсем жить невмоготу – можно своей смертью пользу принести. Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо. А вы с нами же? Или не так говорю?

– Зачем ты, Соня, девочка вообще не ведь не понимает… – начал было муж, но Алевтина перебила:

– Я хочу! Хочу принести пользу. Может, будь все по-другому устроено – и батюшка был бы жив…