Еще более яркий эпизод, когда Мазепа получил тайное послание от шведского ставленника польского короля Станислава Лещинского. Мазепа сказал, что пошлет письмо Лещинского к царю и Головкину через Марию Магдалену: «Матка его, игумения Печерская, меет у себя верного слугу и отчасти сродственного, через которого обещала послать те письма до Войноровского, чтоб он руками своими отдал царскому величеству и графу его милости Гаврилу Ивановичу». Однако позже выяснилось, что Мария Магдалена так письма Войноровскому и не отправила, вручив их перед смертью своей внучке (племяннице гетмана) – т.к. известная старица, жившая в ее монастыре, предрекла, что Мазепа погибнет, если это письмо отправят царю[283]. Сам факт, что в таком важном и даже судьбоносном моменте гетман советовался с матерью и полагался на ее решение, – говорит о многом.
Когда мать Ивана Степановича заболела, он почти на месяц задержался в Киеве. 7 ноября 1707 г. гетман писал Г. И. Головкину, что она «госпожа матка моя велми болезнует, и до кончины жития своего приближается»[284]. В марте 1708 г. Мазепа называл уже мать покойной[285]. Сохранившийся до наших дней портрет Марии Магдалены доносит до нас образ гордой, властной, образованной и умной женщины.
Не менее влиятельными были и многие жены гетманов. Некоторые вошли в историю как настоящие роковые женщины. Это при том, что совсем не так много женских судеб вообще нашло хоть какое-нибудь отражение в документах того времени. Даже судьба такой интересной женщины, как вторая жена Хмельницкого, Елена – которую еще собственные современники сравнивали с Еленой Троянской.
Эта особа, как, впрочем, и многие другие известные лидеры эпохи Хмельницкого, вызывала и вызывает весьма неадекватную реакцию у историков. Долгое время господствовало просто негативное отношение к Елене. Достаточно распространенным является также мнение, что история любви Хмельницкого и его соперника Чаплинского – поздняя легенда, родившаяся под впечатлением трагической гибели Елены в 1651 г.[286]. Другие исследователи биографии Богдана Хмельницкого просто старались уйти от темы Елены[287]. Во всем этом, безусловно, прослеживается тенденция обелить Богдана, затушевать такие его известные черты, как склонность к приступам ярости и ревности. Да и вообще, способность на страсть к женщине рассматривалась многими как слабость, не достойная великого гетмана Украины. Вполне мужской взгляд на вещи. Однако факты обычно свидетельствуют о том, что даже сильным мира сего не чужды человеческие слабости.
Если коротко изложить наиболее достоверную версию, то Елена была сиротой и жила в доме своего опекуна, Богдана Хмельницкого, помогая ему по хозяйству после смерти его первой жены. В Елену влюбился подстароста С. Чаплинский, который управлял тем краем и имел земельные претензии к Хмельницкому из-за слободки Субботов. Однажды, в отсутствие Богдана Чаплинский «наехал» на его имение (что было в традициях того времени), спалил, забрал все ценное и заодно Елену. Хмельницкий начал жаловаться, дойдя до сената и короля. Тогда, чтобы подстраховаться и избежать обвинений в насилии над шляхтянкой, Чаплинский женился на Елене по католическому обряду. Вероятно, вероисповедание самой девушки и ее желание никого в Речи Посполитой не интересовали. Не добившись справедливости от поляков и подвергнувшись новым притеснениям, аресту и обвинениям в измене, Хмельницкий поднял восстание.
Правда, в списке «кривд», составленном Хмельницким в самом начале восстания, не значится похищение жены или любимой женщины. Однако кажется маловероятным, что Богдан стал бы включать это обвинение в список, даже если бы все обстояло именно так. Если магнаты и сенаторы насмеялись даже над требованиями вернуть Субботов и возместить убытки – а ведь на эти имения у Богдана была хотя бы королевская грамота, то стал бы он подвергать себя заведомо бесполезному граду насмешек, прося вернуть назад возлюбленную? Ведь несомненны два факта: то, что Елена была замужем за Чаплинским (возможно, действительно после похищения во время наезда на Субботов), и то, что сам Богдан обвенчался с ней только в январе 1649 года. Значит, если они и были вместе до конфликта с Чаплинским, то без официального оформления брака. Так современник событий польский историк В. Коховский, яростно возражая против всех «обид» Хмельницкого, выставлявшихся как повод к восстанию, писал: «То, что у Хмельницкого жену отобрали – это ложь, и безусловно он сам подговорив жену Чаплинского, похитил ее, затем долго во время восстания жил с ней, на ней женился, потом ее убил…»[288].