Повседневная жизнь, досуг и традиции казацкой элиты Украинского гетманства

Но еще более любопытные события последовали после заочного венчания. Паисий послал Елене «разрешение грехов и акт бракосочетания… Патриарх послал ей вместе с тем подарки: три свечи, которые якобы сами загораются, молоко пресвятой девы и блюдо лимонов. Его посланец, монах, был дурно принят. Сын Хмельницкого Тимош, сущий разбойник, напоив его водкой, спалил ему бороду, а жена Хмельницкого дала ему только 50 талеров»[301]. Это первое свидетельство напряженных отношений старшего сына Хмельницкого Тимоша с новой женой гетмана. Такое странное обхождение православного с греческим монахом можно объяснить только тем, что весть о законном браке Богдана стала неожиданным и весьма неприятным сюрпризом для молодого человека. Факт этот тем более интересен, что именно Тимош стал в дальнейшем виновником гибели Елены.

Источники показывают, что поляки ненавидели Елену и видели в ней изменницу. Именно изменницу, а не жертву. Между тем в те годы немало шляхтянок выходили за казаков, спасая свою жизнь. Видимо, все-таки у поляков были все основания не считать, что Елена пошла на этот шаг по принужению. То, с какой легкостью ее обвенчал Паисий, доказывает то, что она была православной. Такие же теплые отношения с греческими владыками Елена имела и в дальнейшем. Так в ноябре 1650 г. русский посланец А. Суханов описывал обед у Хмельницкого, данный в честь посетившего Чигирин коринфского патриарха: «гетман велел сести всем за столом: по конец стола сел митрополит коринфский, с левой руки у митрополита сидела жена гетманская, в лавке сидел митрополит назаретский (живший в Субботове), а против его сидел гетман в креслах;

подле митрополита сидел в лавке строитель Арсений, а против его в скамье сидел посланец князя Доминика Григорей Заруцкой»[302].

С другой стороны, у поляков действительно имелось гораздо больше оснований ненавидеть ту, что поздние историки обвиняли в «пропольских симпатиях» (прямо как Выговского!), чем сочувствовать ей. Очень яркий пример этого – сообщение поляков А. Буженского и А. Вышинского от марта 1649 г. Капитулировавший на условиях личной безопасности польский гарнизон Кодака, отступая по Украине выслал своих посланцев в Чигирин к наказному гетману Коробке и «госпоже гетманше» (т.е. Елене – как мы видим, после венчания поляки стали признавать в ней если не «Хмельницкую», то по крайней мере «гетманшей») с просьбой о гарантии спокойствия. Таковы были получены, но при вступлении в Чигирин ненависть казаков не удалось сдержать. Они отнимали у поляков «хоругви, мушкеты и барабаны, возы с лошадьми и оружие и всю одежду донага. За малейшее сопротивление избивали до крови не только мужчин, но и женщин и детей…» Елена не только не пыталась остановить проявление мести ненавистному гарнизону, но наоборот, как злобно отмечает поляк, «напившись с попом, подарила ему капелляна кодацкого монастыря, чтобы тот выменял на него своего сына в орде». Кроме того, все возы с награбленной утварью и имуществом офицеров «передали гетманше»[303]. Таким образом, вместо того чтобы помогать польской шляхте, Елена содействует православному священнику в возвращении его сына. А казаки передают ей добычу.

Вообще, вопреки мнению польского биографа А. Ролле, что Елена не играла сколько-нибудь заметной роли при чигиринском дворе и не прилагала никаких усилий «для смягчения казацких нравов», даже дошедшие до нас скупые свидетельства современников опровергают это. Имеется несколько фактов, как Елена вступалась за послов, на которых падал гнев Богдана. Так в июне 1649 г. в Чигирине находился иезуитский монах и польский шпион отец Иероним Ласка – как раз в тот момент, когда Богдан крайне разгневался на польских послов. «Все послы наши взяты к пушкам. Из челяди, которая была при конях, одних убили, других утопили. Моему товарищу пану Залесскому… досталось… булавой от гетмана, а напоследок били его обухами и потащили в посольский постоялый двор». Тогда Ласка, «видя такое отношение к послам, попросил самую пани о том, чтобы я мог получить какой-либо ответ к в.м.м.п. Она меня предостерегла и просила, чтобы я не подвергал себя опасности, и “вообще, если хочешь невредимым быть, уходи, как можешь”»[304]. История повторилась и в августе 1650 года. По свидетельству польского очевидца, Хмельницкий «пил с Хорошенко (Дорошено? – Т. Т.). Там, напившись, приказал потопить Ляхов. Сама упросила. Чему и сам, протрезвев, радовался»[305]. Таким образом, Елене не было чуждо сострадание и, имея, несомненно, огромное влияние на мужа, она спасла не одну жизнь.