Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

Среди французских дворян именно военные были наиболее щепетильны в вопросах чести и подбора компании.

В мае 1788 года барон де Фаж-Вомаль, окончивший школу' военных инженеров в Мезьере, был назначен в Перпиньян, где маялся от безделья. Однажды, когда он посетовал на это обстоятельство после офицерского обеда, два сослуживца в годах спросили его: «Увидел ли ты свет?» Фаж не понял. Тогда его спросили прямо, масон ли он. Услышав отрицательный ответ, офицеры стали расхваливать ему свое общество — «источник наслаждений». На возражения инженера по поводу «непристойности» церемонии посвящения его пообещали избавить «от ребяческих формальностей». Фаж позволил себя уговорить, ему назначили день для вступления в ложу. Однако не все вопросы были сняты. В последующие дни он спросил, существуют ли тесные отношения между гражданскими масонами и военными. «Мы стараемся собираться, в соответствии с нашим правом на собрания для наших братьев, в любом месте, куда нас посылают. — Тогда я не хочу быть масоном!» Для собеседников Фажа связь между военными и гражданскими была преимуществом: офицеры из перпиньянского гарнизона могли поддерживать превосходные отношения «с господами, дамами и самыми любезными барышнями» в округе. Однако барон де Фаж-Вомаль был слишком привержен принципу социальной иерархии и субординации. Если бы в ложе собирались только дворяне, буржуа-рантье и местные магистраты, еще куда ни шло; но он доподлинно знал, что его парикмахер — масон со стажем, достигший высоких степеней. Сейчас он вежлив и предупредителен, но станет ли вести себя таким же образом, если окажется «старшим по званию» в ложе?

В американских военных ложах высокие посты занимали люди незнатного происхождения. Например, лейтенант Гинее командовал рядовым составом, который внутри ложи мог держаться с ним на равных. Одновременно как великий мастер Квебека он стоял выше старших по званию офицеров. По тем временам это было уникальным явлением. (Во Франции солдаты и офицеры состояли в разных ложах, и потенциальных «братьев» могло отпугнуть предположение о том, что недавно посвященный полковник может оказаться масонским рангом ниже унтер-офицера, ветерана ложи.)

Из армии масонство распространилось в среду колониальных чиновников. Масонские ранги и титулы раздавали как награды или повышения.

В России одну из «рейхелевых» лож называли «княжеской», поскольку в ней состояли несколько князей Трубецких. По шведской системе «работали» графы Апраксины, князья Гагарины, Долгорукие, Куракины, Н. В. Репнин, графы А. В. Строганов, А. И. Мусин-Пушкин, Шуваловы; розенкрейцерами были Трубецкие, Репнины, А. Л. Черкасский, Лопухины, Тургеневы и др.

Лица недворянского сословия редко встречаются в списках русских лож. В московской ложе Астреи И. А. Барнашева состояло несколько купцов, но не в качестве мастеров или товарищей (подмастерьев), а лишь в качестве учеников: Е. А. Лухманов, А. Ф. Севрюгин, Ф. И. Решетников, Ф. П. Щукин. Купец М. Т. Красноглазое был учеником в ложе Урании. Зато иноязычные ложи в русских городах состояли преимущественно из купцов, отчасти из офицеров и чиновников. В остзейских ложах руководили местные дворяне.

Лица низших сословий в орден не допускались. «Никто чуждый, если он не свободен или зависит от кого, не может быть достоин к принятию в Орден, разве в служащие братья», — говорится во второй статье «Всеобщих свободных каменщиков положений». «Магазин свободнокаменщический» утверждает это правило с большей экспрессивностью: «Подло и несправедливо судить о масонских ложах как о слабой и несмыслен-ной черни… ложи каменщиков никому, кроме черни, не затворены. Заключая двери свои от слабых, злых и порочных, отверзают они их без различия мужам заслуженным и знатным».

До обличения «великосветской черни» русскими писателями XIX века было, еще далеко. Пока это могли себе позволить только иностранцы, и то приватно. «Поведение знати пронизано раболепием, — писала в письмах на родину англичанка Марта Вильмот, наперсница княгини Е. Р. Дашковой. — Что касается простолюдинов, они вступают в жизнь с угодливым и зависимым характером». Русскому обществу было свойственно резкое деление на высших и низших, в нем не существовало среднего класса, как в Англии. Чинопочитание доведено было до невероятных высот, поэтому возможность «его превосходительству» быть на равных с «его высокопревосходительством» уже воспринималась как либерализм, а в масонских ложах канцеляристы могли быть «братьями» директору департамента. «Мнимое равенство, честолюбию и гордости человека ласкающее, более и более в собрание меня привлекало, — признавался И. П. Елагин, — а хотя на самое краткое время буду равным власти, иногда и судьбою нашею управляющей». Но сквозь дымку равенства отчетливо проступали все светские различия общественного положения.