Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

Парадокс, но масонство высших градусов, заявлявшее о своем происхождении от ордена рыцарей Храма, не противилось вступлению в братство мусульман, «потомков сарацинов», — лишь бы это были люди решительные, разделяющие цели ордена. 16 сентября 1784 года «брат» Ибрагим Шерид постучал в двери храма ложи Святого Людовика объединенных друзей на востоке Кале. Убедившись, благодаря представленным сертификатам, знакам и паролям, что он действительно масон, состоящий в досточтимой ложе на востоке Алжира, «братья» приняли его под обычные рукоплескания, что отметил секретарь в журнале заседаний. Поскольку оный «брат» оказался в стесненном финансовом положении, французская ложа, состоявшая из нотаблей, единогласно решила оплатить ему проживание на постоялом дворе и место в парижском дилижансе до Абвиля, а также снабдить 12 ливрами на дорожные расходы и рекомендовать его досточтимым братьям на востоке Абвиля. Через два месяца «брат» Шерид явился в ложу Объединенных сердец в Тулузе.

Французские ложи посетили и несколько турецких масонов: через месяц после алжирца Шерида в Кале принимали «братьев Ибрагима Раиса и Али Раиса из ложи Константинополя». «Я был свидетелем деяний благотворительности, исходящих от совершенного согласия всех членов этого почтенного собрания; та же цель, те же желания всегда согласуются здесь: помочь вашим братьям, отринув все предрассудки, которые могли бы сузить границы благотворительности, — писал шевалье де Сен-Морис, член ложи Совершенного согласия полка Виваре, побывавший на торжественной церемонии официального учреждения ложи в Кале. — Вы нашли их в тех, кого климат, язык и чужая религия как будто навсегда отделили от вас; предоставив Великому Архитектору Вселенной право судить об искренности и истинности служения ему, вы удовлетворили их нуждам».

Интересно, что мусульмане регулярно наведывались в ложи Парижа, Северной Франции или Австрийских Нидерландов, им даже присуждали высокие «рыцарские» степени. Зато в Средиземноморье им не доверяли: «братьям» всё еще приходилось собирать средства для освобождения пленников берберских корсаров.

Политический фактор играл здесь не последнюю роль: с конца XVII века Франция стремилась сделать Турцию своим союзником, в том числе против России, последняя же вступала в одну турецкую войну за друтой. Ничего удивительного, что члены Священного ордена храма Иерусалимского, в который входили и русские «братья», должны были иметь дворянскую родословную в шестнадцати коленах и по крайней мере в четырех последних не смешивать свою кровь с маврами, турками и иудеями.

М. М. Щербатов относился к мусульманским странам и к носителям ислама как к естественным врагам России: «…они по закону своему суть рожденные враги христианам, и напамятование их, что прежде владычествовали над Россией, их делает паче врагами россиянам… они… суть по самому сему, связаны с турками, и всегда, когда бывает у России война с Портою Оттоманскою, тогда сии народы ясно сказуют свою преданность к оным».

Члены английских тайных обществ в большинстве своем были арианами или антитринитариями, или деистами, или пантеистами. Для них не имело большого значения, по какому обряду возносить молитву Великому Архитектору Вселенной. Иначе обстояло дело в мире «профанов». Например, когда великим мастером Великой ложи Англии стал католик герцог Норфолк (1729), протестантские государства — голландские Соединенные провинции, швейцарские республики, вольные немецкие города — сильно встревожились.

Помимо религии, к которой мы принадлежим чисто случайно, должна существовать идеальная религия, подобная морю, в которую, точно реки, впадали бы все остальные, полагал Лессинг. Генрих Гейне впоследствии назвал его пророком, указавшим путь развития, который мог бы вести от Нового Завета ко второму, третьему. Вознося хвалу Мартину Лютеру, «освободившему нас от ига традиции», Лессинг спрашивал: кто освободит нас от еще более невыносимого ига буквы? Буква — последняя оболочка христианства; только после ее разрушения явится дух. Именно так немецкие франкмасоны понимали деизм.

Другое дело, что в XVIII веке просвещенная Европа переживала кризис безверия, когда обрядность подменила собой суть религии, а критически настроенное общество уже отказывалось принимать на веру религиозные постулаты. Потребность в вере, присущая человеческой природе, выродилась в суеверия, и та же опасность грозила масонству.

«Обычное масонство — опасная дорога, которая может привести к атеизму, — писал Алессандро Калиостро. — Я хотел спасти масонов от этой опасности, вернуть их (пока еще не поздно) через новый ритуал к вере в Бога и в бессмертие души…»