Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

Как правило, переболев «вольтерьянским вольнодумством», истинные «сыны света» возвращались к вере. На конвенте ложи Филалетов в Париже в 1785 году, посвященном целям и задачам ордена, Жозеф де Местр даже заявил, что целью франкмасонства должно стать объединение христианских церквей. Попытки Екатерины II обвинить Новикова в деятельности, наносящей вред православной церкви, закончились ничем. Митрополит Платон побеседовал с ним и отписал императрице «Я одолжаюсь по совести и сану моему донести Тебе, что молю всещедрого Бога, чтобы не только в словесной пастве, Богом и Тобой мне вверенной, но и во всем мире были христиане таковые, как Новиков». Наконец, на американском долларе, испещренном масонскими символами, появилась знаменитая надпись In God We Trust (Мы веруем в Бога).

«Вольнодумцами, или деистами, называют обыкновенно тех, которые представляют себе Божество от мира отдаленное и о человеках не пекущееся и посему почитают себя освобожденными всякого повиновения религии, — разъяснялось в масонской книге «Истина религии». — Атеист, уничтожая Божество, уничтожает всю премудрость в мироправлении и всякую религию и нравственность. Таковой безумных дома кандидат не достоин быть между человеками». А журнал «Магазин свободнокаменщичес-кий» советовал петь при открытии ЛОЖИ:

Беги от нас, злой вольнодумец, Распутный, мест сих удались! Беги, неистовый безумец, Безбожник адский, здесь не зрись.

Сословное неравенство

Символом социального равенства — основы естественного права — у «вольных каменщиков» служит уровень. Он изображается в виде прямоугольного треугольника, к вершине которого прикреплен отвес — шнурок со свинцовым наконечником. Уровень и отвес были, как мы помним, атрибутами первого и второго надзирателей, посвященных как минимум в степень мастера. Действительно, осознать, что «все люди братья суть», и придерживаться этого правила было нелегко, для этого требовалось пройти определенный путь нравственного совершенствования. «Узревшие свет» часто не были способны в одночасье перековаться, забыть обо всем, что внушалось им с детства, отринуть сословные предрассудки. К тому же в обществе XVIII века сословное деление было выражено очень четко.

«Немцы, помешанные на своих казармах, не могут взять в толк, как это сын английского пэра может быть всего лишь богатым и могущественным буржуа, в то время как в Германии повсюду одни только принцы, — писал Вольтер в «Философских письмах». — Нам случалось видеть там до тридцати высочеств, носящих одно и то же имя, все состояние которых составляют их герб и их высокомерие’.

Во Франции распоряжаются маркизы, и любой из них, прибыв в Париж из глубокой провинции с шальными деньгами и титулом маркиза Ака или Иля, может говорить о себе: “Человек, подобный мне, человек моего положения[57], — и гордо презирать негоцианта; сам негоциант так часто слышит презрительные отзывы о своей профессии, что имеет глупость за нее краснеть».

Французские провинциальные аристократы украшали своим гербом навершия дверей, каминные доски, столовое серебро, тарелки, дверцы карет или портшезов.

«Оставь твои достоинства и знаки любочестия за дверями, — призывали масонские уставы, — какое бы ни было твое светское звание, уступи в ложах наших добродетельнейшему и просвещеннейшему». Но это были лишь красивые слова.

Великий мастер Дервентуотер, находясь в изгнании, принимал в возглавляемое им общество любого порядочного человека, даже если тот не носил шпагу. Эти «нововведения» многие осуждали. Лорд Честерфилд в письме сыну от 12 октября 1748 года говорит о Good company (масонском братстве) как о счастливом и взаимодополняющем союзе двух основных социальных ценностей: родовитости и ума. «Уважение, питаемое народом Англии к талантам, столь велико, что человек заслуженный всегда завоевывает себе там положение», — подтверждает Вольтер.

Аристократы приводили в ложи литераторов и художников; за ними последовали представители вольных профессий. Однако богатым парвеню, например откупщикам, стать масонами было непросто: родовая аристократия держала себя с ними надменно.

Вместе с тем «дистанция (между «буржуа» и «сбродом». — Е. Г.) не настолько велика, чтобы корысть, честолюбие, пьянство и легкомыслие не сблизили между собою два этих сословия, всё различие между которыми составляет лишь драповый сюртук — более-менее изящный или более-менее дырявый», — утверждал принц де Линь, считавшийся образцом космополита.

Разночинцев предпочитали держать на окраинах масонского «государства», делая их послушниками. Если они и имели доступ в храм, то не в круг избранных: их посвящали только в степени ученика и подмастерья, но никогда — в степень мастера. В дальнейшем это нашло отражение в разделении всех граждан на активных и пассивных во французской Конституции 1791 года.

Правда, человеческий фактор и связи решали многое: под пером снисходительного секретаря розничный торговец мог предстать «почтенным негоциантом».