Повседневная жизнь масонов в эпоху Просвещения

Эта ложа была настоящей академией. Некоторые из ее членов основали в 1781 году Парижский Музей литературы и музыки, а в следующем году их примеру последовал «брат» Пилатр де Розье, основавший Научный музей, позднее получивший имя Лицея. На собрания ложи допускались дамы, хотя это противоречило правилам, установленным в Англии. В нее входили астроном Жером Лефрансуа де Лаланд и писатель Жан Пьер Флориан, художник Жан Батист Грёз и композитор Никколо Пиччинни, скульптор Жан Антуан іудон и воздухоплаватель Жак Этьен де Монгольфье, врач Жозеф Игнас Гильотен и, возможно, будущий народный трибун Габриель Рикети де Мирабо. Принимали в ложу и иностранцев; например, в ней состояли Бенджамин Франклин, американский корсар Джон Пол Джонс и президент Российской академии художеств Александр Сергеевич Строганов.

Король Швеции Густав III, знавший наизусть «Генри-аду» Вольтера, переписывался с французскими масонами и под их влиянием основал Шведскую академию.

«Братья» Дюкло и Мармонтель серьезно поработали над новым изданием «Словаря Французской академии», вышедшим в XVIII веке.

Статья-посвящение в этом словаре была написана Вольтером, выразившим в ней свое насмешливо-ироничное отношение к масонам. В «Опыте о нравах» (1756) Вольтер уподобляет масонские ритуалы карнавальным традициям французских провинций, в которых избирались «дурацкий папа», «король бродяг» и так далее, а самые экстравагантные церемонии возводились в ранг священных таинств. Впрочем, властителю дум практически всей Европы было свойственно менять свои суждения.

На закате жизни, в марте 1778 года, «фернейский старец» вернулся во Францию. «Прибытие Вол<ь>тера в Париж произвело точно такое в народе здешнем действие, как бы сошествие какого-нибудь божества на землю, — писал Д. И. Фонвизин, находившийся тогда во французской столице. — Почтение, ему оказываемое, ничем не разнствует от обожания. Я уверен, что если б глубокая старость и немощи его не отягчали и он захотел бы проповедовать теперь новую какую секту, то б весь народ к нему обратился». Вольтера единодушно избрали председателем Французской академии на четверть года, а 7 апреля он… прошел посвящение в ложе Девяти сестер, сразу став мастером. Обряды сократили до минимума, чтобы пощадить старика, стоявшего на пороге могилы (ему было 84 года, он умер несколько месяцев спустя). Глаза ему не завязывали. Некоторые историки сочли это признаком того, что он уже «увидел свет», то есть был посвящен в масоны ранее, находясь за границей, — в Англии или при дворе прусского короля-масона Фридриха II, но официальных подтверждений этому нет. Во время посвящения старца поддерживал под руки Бенджамин Франклин, посланник Американских штатов в Париже. Вольтера торжественно опоясали фартуком, принадлежавшим ранее Гельвецию, который он благоговейно прижал к губам.

В России через увлечение «вольтерьянством» прошли почти все «вольные каменщики». В 1767 году при Императорском Московском университете напечатали «Переводы из Энциклопедии» (части 1–3). Редактором был М. М. Херасков. Переводами трудов Вольтера и энциклопедистов торговали не только в лавках, но и вразнос. В числе участников этого вольнодумного предприятия было много масонов — И. А. Алексеев, С. И. Гамалея, А. М. Кутузов, А. Н. Радищев. Однако со временем их отношение к взглядам, проповедуемым французскими философами, претерпело существенное изменение.

Нигде в Европе, отмечает историк В. О. Ключевский, просветительская философия не выказалась так, как в России, своими обеими сторонами — лицевой и оборотной. Популярную силу этой философии составляли не столько планы построения нового порядка, сколько критика существующего, приправленная насмешкой. Развинченное вольное чувство прежде всего набросилось на простейшие нравственные связи. Составлялись кружки молодежи, все философские упражнения которых состояли в богохульстве и кощунстве. Многим русским вольтерьянцам сам Вольтер был известен только по слухам как проповедник безбожия, а из трактатов Руссо до них дошло лишь то, что истинная мудрость — не знать никаких наук Таким образом, новые идеи просветителей становились оправданием доморощенного невежества.

Истинные масоны не могли этого принять. Херасков сделал собственное переложение Вольтеровых «Мыслей, почерпнутых из Екклезиаста», в котором утверждал, что разум — только искра «небесного пламени», зажигающая душу человека. Другие же вообще отвернулись от энциклопедистов, считая их произведения вредными и преступными. Французская революция как будто стала тому подтверждением. «Монархи веселились сочинениями Вольтера, Гельвеция и им подобных, ласкали и награждали их, не ведая, что, по русской пословице, согревали змею в своей пазухе, — писал в 1792 году А. М. Кутузов А. А. Плещееву, — теперь видят следствие блистательных слов, но не имеют уже почти средств к истреблению попущенного ими».

Масонство и шарлатанство