Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

Старик привстал и поцеловал своего племянника.

Только не губами, а кулаком по лицу, последствием чего было стремительное падение молодого человека на пол. Дальнейшее «целование» дядею племянника было прекращено вмешательством посторонних лиц.

Привлеченный к ответственности, старик Иванов очень удивился, что суд вторгается в его семейные дела.

— Я учу своего крестника благонравию, а тут меня спрашивают: зачем я его бил?.. Чудаки, я вижу, вы все. Да я его могу в порошок стереть! На то он и мой племянник!..

По объяснению Гаврилы Иванова, дядя уже не в первый раз бьет его ни за что ни про что.

— Стоит мне с ним где-нибудь встретиться, сейчас же начинается надо мною расправа.

— За что же вы его бьете? — обращается судья к обвиняемому.

— Как за что? Небось он мой крестник. Благонравию учу.

— Учить можно и словами, если находите это нужным.

— Это, господин судья, не в нашем обычае. Учить, так учить как следует, чтобы всегда эта молодятина находилась в страхе и трепете перед старшими.

Судья предлагает сторонам примириться.

— Я готов простить папашеньку крестного, если он даст подписку больше не бить.

— Гаврюха, ты это о чем тут мелешь? А?! Али забыл, как с вашим братом-молокососом расправляются? Я тебе такую напишу расписку на твоей физиономии, что и в три недели не сотрешь никакими специями.

— Вот видите, господин судья, папашенька крестный и здесь готов разбунтоваться. Нельзя ли как-нибудь его сократить? А то, чего доброго, меня и сейчас поколотит.

После долгих увещаний судьи Александр Иванов наконец согласился дать подписку, что он никогда не будет бить своего племянника.

— Оно и лучше, папашенька крестный. С этого раза я вас только больше буду уважать.

— Молчи лучше, молочное рыло. Я даю расписку из уважения к господину судье, а тебя-то я все равно достану, когда мне вздумается.

— Нет уж, раз вы даете подписку, то не должны их больше трогать, — замечает судья.

— Это ж в каких законах написано, чтобы племянника дядя не мог поучить?

— Учить, я уже вам сказал, можете, но драться нельзя. А то вам придется посидеть под арестом.

— Да?.. Ну и времена же настали! В таком случае я отрекаюсь от дальнейшего намерения учить моего племяша благонравию. Пусть живет как себе хочет.

Мировой судья Сретенского участка, ввиду состоявшегося примирения сторон, дело производством прекратил.

Щука и караси

Мещанин Константин Яковлев Черец, проживая долгое время в номерах Соловьева на Большой Спасской улице, систематически занимался обиранием бедного люда под предлогом найма их на разные несуществующие должности.

В октябре 1891 года, проходя по Даеву переулку, Черец обратился к дворнику дома Карчагина с просьбой порекомендовать ему двух способных и расторопных людей.

— Для какой же надобности?

— Одного — на должность швейцара, другого — в рассыльные.

— Куда же?

— В Александровскую общину. Я сам там служу, и начальство поручило мне подыскать нужных людей.

Черец вручил дворнику свой адрес.

На другой день дворник послал к нему своего знакомого крестьянина Егора Дмитриева Молчанова. Наниматель принял его очень любезно. Ласково спросил: есть ли у него залог?

— Какой у меня, батюшка, залог?.. Нельзя ли как-нибудь обойтись без него?

— Делать нечего, как-нибудь обойдемся. Только вы потрудитесь приготовить на книжку и кое-какие мелкие расходы.

— На какую же это книжку?

— На такую, по которой у нас все живут.

— А сколько?

— Пять рублей.

— У меня три рубля последних. Если нужно, возьмите.

Черец взял трешницу и уже больше не показывался

на глаза Молчанову. Озадаченный таким исходом дела, последний заявил о случившемся полиции.

По справкам оказалось, что Черец систематически занимался обиранием бедняков под предлогом дать им выгодные места. По показанию на суде Наумова, швейцара номеров Соловьева, к Черецу каждый день являются бедняки и со слезами просят возвратить им взятые обманно деньги. Черец же приказывает таких лиц выгонять без всяких рассуждений.

— Сколько мне пришлось за время его житья у нас, — вздохнул Наумов, — выслушать проклятий, призываемых на его голову, — бездна!

— А он что же отвечал им?

— А он и в ус не дует. Говорит: «На то и щука в реке, чтобы карась не дремал».

На суде виновность Череца была выяснена во всей наготе. Мировой судья Сухаревского участка приговорил его к трем месяцам тюремного заключения.

Присяга помогла

В конце октября 1891 года на съезде мировых судей Москвы обвинялся купец Евстафий Яковлев Кознин в нанесении побоев запасному унтер-офицеру Илье Федорову Сидельникову. Последний в продолжение некоторого времени служил у Кознина в конторщиках. Малое вознаграждение, получаемое им за труд, и кое-какие другие причины побудили Сидельникова в день события просить у своего хозяина увольнения.

— Что это еще за новость? — сердито спросил его Кознин.

— Из-за денежных расчетов. Жалованья немножко маловато мне положили.

— Ага, вот оно что! Значит, хочешь прибавки? Изволь… Зайди в кладовую.