Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Советское государство объявило войну одному-единственному своему гражданину, и далеко не самому худшему: «Читали каждый день в газетах эти пасквили и подделанные выступления рабочих, ткачей и фальшивых и подкупленных экскаваторщиков, организованные Хрущёвым, Сусловым и всем репрессивным аппаратом. “Таких червяков я ковшом своего экскаватора выбрасываю кучами в грязь”. Какой-то экскаваторщик Иванов оскорблял отвратительными словами гениального поэта России, во всех газетах напечатаны выступления остервенелых и возмущенных рабочих заводов “Серпа и Молота”, ЗИЛа и других… По всей стране были организованы митинги на фабриках и заводах, чтобы “клеймить” великого писателя с целью напугать его, чтобы он не посмел поехать в Швецию для получения Нобелевской премии»{347}, – из дневника Анхеля Гутьерреса от 30 мая 1960 года, советского испанца, режиссера.

Корней Чуковский 27 октября 1958 года поздравил Бориса Пастернака: «Он верит, что премия присуждена ему за всю его литературную деятельность… Я обнял Б. Л. и расцеловал его от души… Никто не предвидел, что нависла катастрофа. Зин. Ник. обсуждала с Табидзе, в каком платье она поедет с “Борей” в Стокгольм получать Нобелевскую премию»{348}. А как же другие соседи по Переделкину? Что-то они не спешили с поздравлениями. А с Борисом Леонидовичем и его женой, подбиравшей платье для поездки в Швецию, пьяный воздух свободы сыграл злую шутку. Сначала надо было спросить у ЦК, а уж потом принимать поздравления.

Что касается возмутительных выражений, в которых велась односторонняя «дискуссия» – «свинья», «паршивая овца» и прочие недопустимые сравнения из аграрно-продовольственной терминологии, то появились они не случайно. Бывший комсомольский вождь Владимир Ефимович Семичастный, чей доклад был опубликован в «Комсомольской правде» 30 октября 1958 года, много лет спустя поведал миру интересные подробности. В 1989 году в интервью журналу «Огонек» (№ 24) Семичастный утверждал, что слово «свинья» было употреблено им по указанию Никиты Хрущёва. Возможно, что эта была его месть Пастернаку. Борис Леонидович «с горечью наблюдал Хрущёвскую “оттепель” и не верил ей, ибо на наших глазах она то опять переходила в угрожающие заморозки, то становилась распутицей, вязкой грязью, липнущей к ногам», – утверждала Ольга Всеволодовна Ивинская, приводя слова писателя: «Так долго над нами царствовал безумец и убийца, а теперь – дурак и свинья; убийца имел какие-то порывы, он что-то интуитивно чувствовал, несмотря на свое отчаянное мракобесие; теперь нас захватило царство посредственностей…»{349} Эти слова вполне могли дойти до ушей Хрущёва.

Хорошо еще, что первый секретарь ЦК КПСС не обозвал Бориса Леонидовича какой-то там «колбасой», как Мариэтту Шагинян. И эти люди вершили судьбы советской литературы… А про самого Никиту Сергеевича ходил такой анекдот: «Товарищу Хрущёву присуждена Нобелевская премия за поразительные достижения в области сельского хозяйства – посев сделан на целине, а урожай собран в Канаде».

Немедля откликнулись и советские газеты. 29 октября в «Комсомольской правде» была опубликована незамысловатая карикатура Марка Абрамова, на которой была изображена печка с надписью «Холодная война», а на печке – большая кастрюля, в которую из солидного тома «Доктор Живаго» льется какая-то дрянь. Кастрюлю окружают странного вида повара, похожие на членов Нобелевского комитета, с большими ложками в руках. Под рисунком стишок:

Антисоветскую заморскую отраву
Варил на кухне наш открытый враг.
По новому рецепту как приправу
Был поварам предложен пастернак.
Весь наш народ плюет на это блюдо:
Уже по запаху мы знаем, что откуда.

Эта эпиграмма за подписью Сергея Михалкова кажется и вовсе невинной по сравнению с тем, что говорили коллеги Бориса Леонидовича в его адрес, какие проклятья изрыгали в адрес выдающегося писателя на позорном собрании 31 октября 1958 года в Доме кино, о чем вспоминал критик Лазарь Лазарев{350}. Это случилось через два дня после того как в Швецию была отправлена телеграмма – Пастернака заставили отказаться от Нобелевской премии. Ну а то, что оттепель началась с его травли, подчеркивает всю неоднозначность этого исторического периода.