Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Единственным советским литератором, получившим Нобелевскую премию не как черную метку, а в качестве заслуженной награды, был Михаил Шолохов. Произошло это, кстати, в следующем, 1965 году, после того как ее не удостоился Иван Стаднюк. Казалось бы, что сам факт и присуждения премии, и того, что официально это было расценено в СССР как мировое признание, все это должно было на короткое время примирить разные по взглядам писательские группировки. Но всенародной радости опять не получилось. «Приехав в “Нов. мир”, узнаю новость: Шолохов получил Нобелевскую премию. Все говорят об этом с кислыми улыбками. Это конечно справедливо, но…»{351} – отметил Александр Гладков в те дни. Вот это-то короткое «но» очень характерно для советских писателей. Вместо того чтобы ценить Шолохова как литератора, либеральные круги не могли простить ему его консервативной позиции. Не поймешь этих советских писателей: дали премию Пастернаку – плохо! Получил ее Шолохов – тоже невесело, кисло. Ну а где же в таком случае «объединяющее всех советских людей» неподдельное чувство патриотизма?

Лидия Чуковская также не возрадовалась, записав 19 декабря 1965 года: «Какая мерзкая погода была в Комарове в тот октябрьский день, когда мы прочли о Нобелевской премии. С моря подлейший ветер, с неба не то снег, не то дождь, а люди оскорблены, унижены, смущены, в глаза не глядят друг другу. Срам – и в природе, и в душах. Я услышала новость на бегу, перебегая из жилого корпуса в столовую. Меня будто грязным полотенцем по лицу ударили»{352}. Хорошо еще полотенцем – Мейерхольда били на допросах ремнем с железной пряжкой и резиновой дубинкой…

Интересен такой факт – впервые о возможности присуждения Шолохову Нобелевской премии написали не советские газеты, а шведские, и не в 1960-е годы, а еще в конце 1930-х. В Швеции «Тихий Дон» назвали не иначе как советским аналогом романа «Война и мир» Льва Толстого, который, кстати, дистанцировался от премии (что послужило своего рода примером для остальных лауреатов). После перенесенных человечеством тяжелых испытаний в период Второй мировой войны и победы над фашизмом вероятность присуждения Шолохову премии стала чрезвычайно высока, ибо хорошо известный в мире советский писатель по праву ассоциировался со своей социалистической родиной, которая сыграла решающую роль в разгроме гитлеровской Германии.

Однако до официального выдвижения Шолохова собственной страной прошло более десяти лет. И связано это с уже упоминавшимся в этой главе писателем Сергеем Николаевичем Сергеевым-Ценским, удостоенным в 1941 году Сталинской премии 1-й степени за роман «Севастопольская страда». Именно к нему в 1953 году и обратился Нобелевский комитет с предложением выдвинуть советского писателя на Нобелевскую премию. Скорее всего, выбор именно Сергеева-Ценского в качестве номинатора был вызван тем, что еще в 1943 году его избрали в Академию наук СССР. Писателей-академиков тогда в Советском Союзе было «кот наплакал» и, уж конечно, не звание сталинского лауреата надоумило шведов послать Сергееву-Ценскому письмо. Ведь в Швеции тоже была своя академия наук. Кстати, самого Шолохова избрали в Академию наук в 1939 году, что серьезно повышало его шансы в глазах придирчивых шведов (они-то не знали, что в СССР есть еще и «народные академики» типа Трофима Лысенко).

Сергеев-Ценский не решился ответить без совета с руководящими товарищами. И правильно сделал, но в ЦК КПСС растерялись и потому слишком долго решали как быть: либо отказаться от предложения «этой общественной организации, являющейся инструментом поджигателей войны», либо выдвинуть «одного из писателей как активного борца за мир», как следует из сохранившегося письма Бориса Полевого Михаилу Суслову от 21 января 1954 года{353}. В результате родилось следующее отважное решение Секретариата ЦК КПСС от 23 февраля 1954 года:

«1. Принять предложение Союза советских писателей СССР о выдвижении в качестве кандидата на Нобелевскую премию по литературе за 1953 год писателя Шолохова М. А.

2. Согласиться с представленным Союзом советских писателей текстом ответа писателя Сергеева-Ценского Нобелевскому комитету при Шведской академии».

Что и утвердил 25 февраля 1954 года высший орган власти в стране – Президиум ЦК КПСС. Все делалось тогда серьезно.

Но пока советские чиновники все взвешивали-перевешивали на своих номенклатурных весах, срок подачи заявки истек. Волокита, зятягивание решения вопроса – это фирменные штучки не только отечественных бюрократов, но и их европейских коллег. Ибо бюрократ боится одного: инициативы, считая, что она наказуема. А потому вместо того чтобы разрешить, лучше и надежнее – запретить. Бумажный вихрь, возникший вокруг невинного вроде бы письма из Швеции (мало что ли людей каждый год выдвигают на премию?), привел к образованию кипы документов, заполонивших ныне российские архивы. Чего в них только нет – вот, например, письмо в Швецию от Сергеева-Ценского: