Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

– А я без внимания, – ответила Анна Андреевна. – Вот в этой самой комнате я объясняла Борису, что волноваться не стоит. Перечислила ему имена: у Толстого не было, у Блока не было, у Сельмы была… Что ж? Не все ли равно?

Но я не о том. Я спросила, как она думает, разразится ли скандал, если премию присудят ей?

– Здесь – нет. А там конечно хлынут волны грязи»{359}.

Какие странные ожидания были у Анны Андреевны – «волны грязи» можно было ожидать и «здесь», а не только «там».

2 декабря 1963 года Лидия Чуковская сделала не менее интересную запись: «Мы начали было отбирать стихи для “Нового мира”, перебрасываясь начальными строчками. Однако не судьба была нам сегодня работать. Раздался вежливый стук в дверь: пришел Лев Адольфович Озеров. Не помню уж по какому поводу, он начал подробнейше описывать зал, где в Стокгольме происходят торжества по случаю вручения Нобелевских премий. По-видимому, где-то в мире действительно существует Стокгольм»{360}. Верное замечание.

Советские писатели по-разному реагировали на сложившийся в 1965 году очень достойный расклад кандидатов, среди которых то и дело повторяли фамилии Паустовского и Шолохова. «Если это правда, то это занятно: кто бы ни получил из наших – это будет пощечина и обида другому, а стало быть и его литературным друзьям. В случае забаллотирования Шолохова и получения премии Паустовским – почти политический скандал. Но конечно Шолохов как писатель больше Паустовского. А как деятель – менее симпатичен. Милейший Константин Георгиевич – типичный “врио” великого писателя. У нас сейчас этих “временно исполняющих обязанности” полно во всех областях и помимо литературы. И он невольно стал точкой пересечения интересов, влечений и отталкиваний всех слоев, кому надоела казенщина и официозность. Кроме того еще это удар по Федину и Леонову, которые, хотя они и очень разные, тоже, так сказать, “государственные писатели”», – записал 3 октября 1965 года Александр Гладков{361}. Запись эта сделана в очень интересный момент, когда оттепель была уже на исходе, а солнце застоя еще не поднялось.

О приятных ожиданиях одного из номинантов – Константина Георгиевича Паустовского – 15 ноября 1965 года высказался и Корней Чуковский: «Он все еще не может очнуться от Италии. Говорит, что в тамошних газетах пронесся слух, что он, Паустовский, будет выдвинут на Нобелевскую премию. Его бешено фотографировали для газет. Сейчас он еле говорит, но куда здоровее Исаковского»{362}. Странно, что самому Чуковскому не дали Нобелевку, правда, Астрид Линдгрен ее тоже не удостоилась.

В итоге премию присудили Шолохову. «За художественную силу и цельность эпоса о донском казачестве в переломное для России время» – такова была формулировка решения Нобелевского комитета о награждении советского литератора, обнародованная 15 октября 1965 года. Строго говоря, шестидесятилетний писатель получил премию за роман, сочиненный почти 30 лет назад. Запоздалое, но признание. Премия никак не повлияла на Михаила Шолохова, каким он был, таким после поездки в ноябре 1965 года в Стокгольм и остался. И не существенно, поклонился он королю Швеции Густаву VI Адольфу, вручавшему премию, или нет. Важно другое: он оказался первым советским писателем, лично получившим эту премию, ибо Пастернака вынудили от нее отказаться. Таким образом, за весь период существования советской литературы (крупнейшей в мире по числу своих представителей) лишь три писателя – вспомним еще и Александра Солженицына – удостоились высшей всемирно признанной награды, что, согласитесь, маловато. Что касается Ивана Бунина и Иосифа Бродского, то их советскими писателями считать сложно.

И хотя в интервью шведским журналистам Шолохов сказал, что «присуждение ему Нобелевской премии явилось для него в известной степени неожиданностью», с этим трудно согласиться. О большой вероятности получения премии он мог узнать еще летом 1965 года, когда в Москву с дружеским визитом прибыл вице-президент Нобелевского комитета. «В разговоре в Союзе писателей он дал понять, что в этом году Нобелевский комитет, очевидно, будет обсуждать мою кандидатуру. После отказа Жана Поля Сартра (в прошлом году) получить Нобелевскую премию со ссылкой на то, что Нобелевский комитет необъективен в оценках и что он, этот комитет, в частности, давно должен был присудить Нобелевскую премию Шолохову, приезд вице-президента нельзя расценить иначе, как разведку. На всякий случай, мне хотелось бы знать, как Президиум ЦК КПСС отнесется к тому, если эта премия будет (вопреки классовым убеждениям шведского комитета) присуждена мне, и что мой ЦК мне посоветует?»{363} – из письма Шолохова Леониду Брежневу, тогда еще первому (а не генеральному) секретарю ЦК КПСС, от 30 июля 1965 года.

Как видим, логика в поступке Шолохова сохраняется: так же как и Стаднюк, он апеллирует в ЦК КПСС, надеясь получить санкцию верховной власти. Так, как ему «посоветуют», так он и сделает. Посоветовали от премии не отказываться. Резолюция на письме Шолохова гласила: