Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Наследники писателей также получали полагавшиеся им отчисления чеками. В декабре 1976 года в сочельник Андрей Вознесенский заглянул к Лиле Брик – официально признанной наследницей Владимира Маяковского. Мода отмечать католические зимние праздники распространилась тогда в Москве среди неверующей фрондирующей интеллигенции. Для Лили Юрьевны приход Андрея Андреевича стал праздником куда бо́льшим, нежели повод, по которому собрались, за столом икра красная и черная, крабы и угри, миноги и заливной судак, всякие колбасы, камамбер, мандарины. «Не стесняйтесь – берите побольше: всё из “Березки”… И колбаса похожа на колбасу, а не на бумагу из туалета…» – вспоминал слова Лили пришедший вместе с Вознесенским Аркадий Ваксберг{525}. А посередине стола – почему-то гигантская редька из Узбекистана (или из «Березки»?).

Книги самых читаемых советских фантастов – Аркадия и Бориса Стругацких были своего рода валютой. Один жил в Москве, другой в Ленинграде. Они переписывались. Если произведения Стругацких – это уже классика, то их переписка – любопытный источник для изучения советской повседневности. 26 июня 1980 года Борис сообщает Аркадию: «Получил приличную сумму из ВПТ («Внешпосылторга». – А. В.) – 1196 р[ублей] ч[еками]. – И еще оттуда же пришло письмо, что на моем счету 2477, за каковыми надо приехать. Ужо. В связи с этими новостями пошел и купил новую машину – жигуль 21011. Хоть эта польза будет от чеков». Борис Стругацкий рассказывал об этом времени: «Был период в нашей жизни (70-е годы, почти целиком), когда нам пришлось здорово подтянуть пояса. Новые договоры с нами не заключались, а старые начальство не желало исполнять. Аркадию пришлось поступить снова на работу, а мне – продать коллекцию марок, которую я собирал 25 лет. Но при всем при том мы были гораздо более благополучны, чем большинство наших знакомых писателей: ведь нас много печатали за рубежом, и, хотя 80 процентов наших гонораров забирало государство, остатков (в виде так называемых чеков “Внешпосылторга”) хватало, чтобы уверенно держаться на плаву. Я даже время от времени имел возможность обновлять себе автомашину на эти чеки»{526}.

Василь Быков пробовал продукты из «Березки» по печальному поводу, в январе 1971 года: «Довелось мне побывать в Москве и на сороковинах Твардовского. Помянуть покойного собрались в тесной квартирке Игоря Саца, пришли чуть ли не все новомирцы и еще кое-кто. Лакшин с отчаянием говорил, что разбросали их всех кого куда, как головешки из костра, и теперь им остается одно: тлеть, а не гореть. Хозяин – некогда секретарь Луначарского – жил скромно, выпивки не хватило. Тогда Жорес Медведев сбегал в “Березку”, купил за чеки виски, какую-то закуску. Выпили, посидели и разошлись»{527}.

Василь Владимирович подробно рассказывает и о размерах отчислений: «Только в ГДР в переводе на немецкий язык вышло полтора десятка моих книг, немного меньше – в ФРГ, Франции, Италии. Но получить гонорары за них было непросто. Заключение договоров на издание и выплату авторских вознаграждений полностью взяло на себя государство в лице специально созданной организации “Союзкнига”. Были определены ставки налога с гонораров. Ставки эти составляли 70 процентов, плюс 30 процентов комиссионных в пользу “Союзкниги”. Такая гибкая система давала возможность вообще не платить за некоторые издания (например, “идейно вредные”) и целиком присваивать то, что должен был получить автор… Авторы изданий, выходивших за рубежом, получали их до смешного мало – 50 рублей за книгу, и это считалось еще хорошо. А то платили и по 40, 20 и даже 10 рублей за издание. И всё – по закону, и жаловаться было не принято. Большой “законник” Богомолов попробовал судиться с организациями, обиравшими писателей, и высудил 15 рублей-чеков за пухлый роман, изданный в Чехословакии.

Однако кое-где в соцстранах издатели нарушали советские законы и печатали книги, не заключая официальных договоров, почти пиратским способом. И в случае приезда автора в страну к моменту выхода его произведения полностью выплачивали ему гонорар, удерживая лишь внутренний налог. Но такая практика продолжалась недолго. Ее категорически запретили. За “нарушение правил валютных операций” у нас карали весьма строго. <…> Наследники нобелевского лауреата Б. Пастернака оказались в тюрьме, так как отважились получить какие-то деньги за зарубежное издание произведений покойного поэта. С теми, кто пытался обходить установленные правила, боролись теми же методами, что и с валютчиками-фарцовщиками…»{528}