Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Ответы от аккуратных издателей, изрядно обрадовавшихся тому, что Дудинцев жив и здоров, не заставили себя ждать. Однако восторг сочетался с непомерным удивлением. Оказывается, что их любимый автор почти за два десятка лет так и не получил авторские экземпляры, которые ему педантично высылались. Почему-то не дошли до писателя и гонорары. Утешением для Владимира Дмитриевича стали бухгалтерские документы, подтверждающие факт перевода гонорара в Советский Союз. Что сделал Дудинцев? Наученный горьким опытом общения с чиновниками-книголюбами, он изготовил фотокопии этих платежек и отнес их в «Международную книгу». Встретили его радушно: «Владимир Дмитриевич, о чем вы? Неужели вам не ясно все, мы ведь не раз уже вам говорили! Ведь мы же вам точно все сказали, – помните? – что это акулы, они же ничего не дают и даже вот авторских экземпляров не могут послать своему автору!» И даже конфетами в этот раз не угостили.

Разговор с писателем вели «какие-то мальчики» – в таких «теплых» конторах обычно трудились номенклатурные отпрыски, любители за чужой счет «обарахлиться» за рубежом. Короче говоря, прижал их Дудинцев к стенке, зубами вырвав 400 долларов. Ну а дальше полилось как из рога изобилия, ибо этими копиями у Владимира Дмитриевича цельный портфель был набит. Завершился разговор на оптимистичной ноте: «Сколько стоит “москвич” в валюте? 700 рублей? Вот мы и переведем вам…» С того дня на счет Дудинцева во Внешторгбанке стали «капать» денежки, о чем писателю приходили извещения: «На ваш счет поступило столько-то долларов и марок». Тут и начал он долги отдавать, и мебель купил (до этого на ящиках спали), и вообще приоделся…

В повести «Между двумя романами» Дудинцев воздал должное своим гонителям: «Суркову Алексею, Василию Смирнову, Софронову, Грибачёву и прочим, кого Хрущёв называл “мои автоматчики”. Я всем этим автоматчикам благодарен за то, что они развязали эту дикую кампанию, потому что она дала мне возможность хорошо воспитать детей… И уж если говорить, что бытие определяет сознание, то я перечисленных выше злых людей безмерно благодарю за то, что они создали мне десять лет такого бытия, которые пали на годы детства и отрочества моих детей. Вот так»{532}.

Несмотря на высокий уровень жизни основной массы советских писателей, вопрос о явно заниженной сумме авторских отчислений за зарубежные издания обсуждался ими постоянно. И дело здесь не в стяжательстве, а в попытке добиться справедливости. Анатолий Рыбаков замечает: «Как же это государство издевалось над нами! Причем без всякого смысла, во вред себе. Писатель получал ничтожную часть гонорара, остальное забирали ВААП (комиссионные – 25 процентов!) и государство (налог на валюту)». Не доволен был и Юлиан Семёнов, дочь которого Ольга Семёнова пишет: «У него, несмотря на бандитские замашки ВААПа, забиравшего у писателей 99 процентов гонорара за заграничные публикации, набиралось достаточно долларов на валютном счете, – романы о Штирлице печатались с большим успехом в США, Англии, Испании и Франции»{533}.

Причины столь странного распределения гонораров, из которых авторам доставалась не самая весомая часть, виделись им разные. Но неужели не было хотя бы одного довольного писателя? Следуя логике нашего повествования, стремящегося к уравновешиванию диаметрально противоположных мнений, такого человека удалось отыскать. Им оказался Гавриил Николаевич Троепольский. Навестив как-то Бориса Панкина, он порадовал его израненную душу: «Поеду сейчас чеки получу, а потом в “Березку” – пару костюмчиков надо примерить… Да, я вам честно скажу, меня заботит, куда эти чеки-то и девать. Между нами говоря, сейчас на двадцать тысяч скопилось». А когда Панкин посоветовал купить машину, Троепольский, сделав испуганное лицо, огорошил: «Так ведь она сколько стоит-то?! Восемь с половиной…»

Неподдельный интерес зарубежных издателей вызвала повесть Троепольского «Белый Бим Чёрное ухо», которую перевели более чем на два десятка языков, она прославила воронежского писателя на весь мир. Потому и чеков «скопилось» на 20 тысяч. Приезд воронежца Троепольского в ВААП был для его сотрудников праздником: тихий, спокойный, всем довольный, всегда с гостинцами (конфетами). Не то что его дерганые московские коллеги. Никогда ничего не требовал, но своего добивался.