Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Переделкину посвящено немало литературы, давно пора уже ввести в оборот новое направление в литературе – переделкиноведение. Писали о дачном поселке все – и сами литераторы, их дети и жены, частые и редкие гости. Для изучения повседневной жизни наибольший интерес представляют дневники и воспоминания современников той эпохи. Но по одному или двум источникам объективно судить трудно, ибо, мемуары для того и существуют, чтобы заново описать то, что уже когда-то сделал до тебя другой. Кто-то пытается оправдаться, другой, наоборот, преувеличить, третий – с успехом воплощает идеи первых двух. Написание мемуаров, кстати, это тоже часть переделкинского житья-бытья. И все же нам интересны такие детали, что позволяют разглядеть среди строк живого человека с его привычками…

Алла Рахманина, вдова прозаика Бориса Рахманина, вспоминает, как выходил из своей дачи на улице Павленко, 3, ее сосед Борис Леонидович Пастернак: «Не выходил – пробегал, пролетал нашу часть “Павленки” в развивающемся прорезиненном синем плаще. Через родник, через змеей вьющуюся Сетуньку, вприпрыжку к деревянному домику, который он снял для своей музы Ольги Ивинской»{588}. Об этих визитах к Ивинской подробно написано в книге ее дочери Ирины Емельяновой «Легенды Потаповского переулка: Б. Пастернак, А. Эфрон, В. Шаламов: Воспоминания и письма», изданной в 1997 году.

Походы к роднику за ключевой водой были частью повседневной жизни переделкинских аборигенов. Столь безобидные прогулки порой заканчивались неприятными последствиями. Алла Рахманина пишет об Андрее Вознесенском: «Из этой калитки он каждое утро в белоснежной рубашке выходил и шел по направлению к лесу, через поле, к роднику. Однажды на него напали собаки. Он был бесстрашный, но тут очень много было диких собак, и если бы не рабочие, которые трудились тогда на этом поле, то вряд ли он бы спасся. А они подошли и лопатами отогнали животных»{589}. История с нападением на Андрея Андреевича собачьей стаи, похоже, не вышла за пределы поселка. Куда больший резонанс приобрело другое нападение на поэта – Никиты Сергеевича Хрущёва на пресловутой встрече первого секретаря ЦК КПСС с интеллигенцией 7 марта 1963 года. Атака была словесной, но очень эффективной с точки зрения популяризации творчества и личности Вознесенского. «На тебя орал Хрущёв, ну чего тебе еще?» – эта эпиграмму можно адресовать не только Вознесенскому, но и другим писателям, а также художникам, кинорежиссерам и прочим служителям искусства, удостоившимся внимания эмоционального советского лидера.

У дачи Вознесенского царила необычная обстановка: «Возле дома его всегда ждали люди: какие-то начинающие поэты, неначинающие, кидали свои рассказы прямо в почтовый ящик. Я помню, я уезжала, проходила мимо, и сидел человек под чёрным зонтом, практически на траве… Это было утром, а не было меня, наверное, до вечера, и когда я уже возвращалась, этот человек всё сидел под черным зонтом и что-то продолжал писать, и я уже не смела его тревожить и пошла своей дорогой по улице Павленко – по Аллее классиков»{590}. Удивление мемуаристки можно понять – вечером уехать из Переделкина было сложнее, ибо электрички ходили не круглосуточно.

Вспоминает Алла Рахманина и других класиков: «Можаев жил замкнуто, на даче появлялся нечасто, но здесь жила его очень мудрая супруга, говорившая с легким прибалтийским акцентом. А вот крупный, литой Солоухин пребывал здесь постоянно. Любимые дочки, жена, слава – всё как полагается классику. Его зять, сын известного академика, спал в предбаннике. Все знали, что на даче у Владимира Алексеевича была несметной стоимости и красоты коллекция картин и икон. И классик решил: если придут нежданные гости что-либо украсть, лучше пожертвовать нелюбимым зятем, чем даже и самой скромненькой иконкой. Возможно, все это – шутка, но пересказывают ее до сих пор совершенно серьезно…» Монархист Солоухин ходил на родник «неспешно и как-то фундаментально» с эмалированным китайским бидончиком (в те времена прилагательное «китайский» было синонимом прочности и долговечности – взять хотя бы китайские термосы). А Борис Можаев, как настоящий почвенник, брал с собой простой алюминиевый чайник, чем вызывал еще большее доверие у своей аудитории. Железные ступеньки, по которым спускались за живой водой переделкинские писатели, «звенели и бренчали».