Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Пока мы совершали путешествие на Центральный рынок с его «травами», на даче Рождественских наступило время торта, который, к чести хозяев, доставали не по блату в какой-нибудь «Праге», а пекли сами. Фирменный клубничный торт превратился с годами в визитную карточку семьи и гордость дочери Екатерины: «Бисквит делала на двух противнях, потом соединяла кремом, и получался торт размером с небольшой столик. Сверху он был украшен белым кремом, красными клубничинами и зелеными овальными вишневыми листьями».

На день рождения Роберта Рождественского в Переделкино ежегодно съезжалось немало людей, не нуждавшихся в представлении, – знаменитые композиторы (они же соавторы), популярные певцы (исполнители), любимые народом артисты. Много известных личностей собиралось и на даче у Алексея Арбузова: «…Весь цвет советского театра тех лет, вернее, его московской части. Рубен и Евгений Симоновы, Анатолий Эфрос, Юрий Любимов, Олег Ефремов, Борис Львов-Анохин, молодой Адольф Шапиро. Очень часто они сиживали вместе за столиком перед первой нашей большой террасой. Сын Александра Петровича Штейна, Петька, будущий режиссер, а тогда тринадцатилетний хулиган и ёрник, помню, пошутил – мол, стоит бросить ручную гранату, и не станет всего русского театра разом. И был, собственно, прав»{605}.

Житель Переделкина Александр Штейн – успешный советский драматург, лауреат двух Сталинских премий, множества пьес, которые ставили по всему Советскому Союзу, а наиболее известные экранизировали, например, «Суд чести», «Адмирал Ушаков», «Корабли штурмуют бастионы» и другие. На падчерице Александра Штейна Татьяне Путиевской был женат Игорь Кваша, один из основателей театра «Современник». Александр Петрович Штейн прожил большую жизнь, скончавшись в 1993 году на восемьдесят восьмом году.

На других дачах тоже жарили шашлыки вкупе с грибами, растущими тут же. «Всем отделом как-то собрались мы у Золотусского на его редакционной даче в Переделкине. Собрались на пикник. Я, заядлый грибник, немедленно обшарил участок леса, который был отнесен к даче Игоря. Было очень урожайное на грибы лето, и через полчаса я уже чистил, промывал грибы и клал их на сковородку, которую мне дала моя бывшая сокурсница, жена Игоря, Лера Тахтарова. Лера готовила великолепно, мы сидели за накрытым столом в беседке во дворе… Потом пили чай со свежесваренным Лерой вареньем. Обстановка была самая сердечная»{606}, – ностальгирует Геннадий Красухин.

Одиноко было в Переделкине Мариэтте Шагинян. Конец 1970-х годов. «Дом огромный, – свидетельствует Зоя Яхонтова, – двухэтажный, холодный. Жила она там совсем одна, посетители бывали нечасто. Из Дома творчества ей приносили обед, а в остальном ее потребности были так скромны, что даже лишнюю чашку было трудно отыскать. Все это производило тягостное впечатление, хотя сама она, похоже, ничуть от этого не страдала, потому что все ее мысли, вся жизнь была в работе». Среди редких гостей бывали люди необычные – бас Евгений Нестеренко с женой («мои цыплятки», – называла их хозяйка дачи), маршал Баграмян… Долгими зимними вечерами, развевая скуку и тоску, Мариэтте Сергеевне хотелось хоть с кем-то поговорить и она звонила Зое Яхонтовой, и когда телефон не отвечал либо был занят, очень сердилась по этому поводу.

Легко ли было получить дачу в Переделкине в 1970—1980-е годы, пусть без грибов, но с фанерным домиком? Как правило, в первую очередь получали те, кто и участвовал в распределении. И в этом прослеживается определенная логика советского образа жизни, выраженного крылатой фразой от Михаила Жванецкого: «Кто что охраняет, тот то и имеет. Ничего не охраняешь – ничего не имеешь». Иными словами, кто на чем сидит, тот то и имеет. Эфемерность такой привилегии, как литфондовская дача, стала очевидной с разрастанием Союза писателей. Всех обеспечить свежим воздухом было невозможно, бо́льшими возможностями обладали те, кто входил в писательскую номенклатуру – секретари, члены правления, главные редакторы. Как откровенно высказался уже в 1990-е годы один из бывших писательских начальников, мест у кормушки всем желающим не хватало, а посему держались за нее зубами и до последних сил.

Не связанному карьерными путами литератору, да еще и из провинции, да еще и не из писательской семьи (с годами выяснилось, что сыновья и дочери «совписов» тоже дружат с Пегасом), можно было стоять в очереди всю жизнь, о чем свидетельствует поэтесса Марина Кудимова: «Сейчас нам рассказывают о невероятном демократизме в Союзе писателей. Но на самом деле там были свои разряды и ранги, и мне путевка в Переделкино светила, в лучшем случае, лет через тридцать. Мой нынешний давний и добрый сосед Олег Григорьевич Чухонцев говорил мне, что очень долго не мог претендовать на Переделкино; он жил в Голицыне, в Малеевке и только и слышал: “Переделкино? Вы что! Там бессмертные живут!” Куда уж было мне, девочке из Тамбова?»{607}