Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Проводил время в саду и на грядках Пастернак. Борис Леонидович любил и понимал огород. «Он занимался им сам и обменивался рецептами с Фединым, жившим через забор и тоже возделывавшим сад. Они делились семенами деревьев, красивых цветов, выписывали Бог знает откуда всякие растения диковинные, садовников нанимали и гуляли по этой аллейке и по окоёму “Неясной поляны”»{614}, – вспоминает Алла Рахманина.

Я за работой земляной
С себя рубашку скину,
И в спину мне ударит зной
И обожжет, как глину.

Я стану где сильней припек,
И там, глаза зажмуря,
Покроюсь с головы до ног
Горшечною глазурью.

Эти строки Борис Леонидович, возможно, и сочинил, держа в руках любимую лопату, и перекапывая ею огород, где он сажал картошку, кабачки, лук, морковь, капусту, помидорчики и другие овощи. Его часто можно было увидеть пропалывающим грядки от сорняков, поливающим свою рассаду, которую он каждую весну бережно высаживал. Пастернак квасил капусту и солил огурцы. А как же иначе – сама «съедобная» фамилия обязывала писателя стать еще и огородником! Сажал он и яблони в саду. И как же приятно было по осени делиться дарами природы (и огорода!) с соседями.

Арбузовым сад достался как бы по наследству от бывшего хозяина дачного участка – автора популярной книги «Люди с чистой совестью», известного партизана и Героя Советского Союза Петра Вершигоры. «В начале пятьдесят шестого, – вспоминает Кирилл Арбузов, – мои родители приобрели домик… на улице Гоголя и надстроили его, превратив в двухэтажный. Домик изначально был маленький, финский, типовой, однако участок занимал почти полгектара. Вершигора устроил прекрасный сад со множеством плодовых деревьев, выращивал самые разные ягоды. Увы, наша семья не смогла развить это начинание, и с годами сад несколько запустел… Отец очень любил наш сад, особенно сирень… сам посадил кленовую аллею, по которой мечтал потом прохаживаться перед работой. На верхней открытой террасе он устроил живой сад, там были деревянные колонны с вьющимся виноградом и другими замечательными растениями. Здесь он иногда работал»{615}.

Алексей Николаевич не только работал в Переделкине, но и закалялся, не изменяя своим привычкам. «Помню, – вспоминает Варвара Арбузова, – как он заставлял нас бегать по скошенной траве..: впереди отец, за ним мама, потом Галя (сестра. – А. В.) и я. Бежала сзади и ныла, за это отец называл меня нытиком-маловером. У меня здорово были исколоты ноги. Вдобавок надо было окунуться в пруд, который по утрам покрывался тоненькой коркой льда. Папа хотел, чтобы мы росли спортивными». Кирилл Арбузов, нарушая отцовский запрет на просмотр телевизора, «на даче бегал в сторожку, где жил шофер с семьей, и тайком смотрел телевизор»{616}. Дети есть дети.

Иные литераторы сами копались в земле, другие нанимали садовников. Дочь Льва Ошанина вспоминает, как с 1951 года они энергично обживали свой участок в соседнем с Переделкином Мичуринце: «Вместо участка было болото. Так вот, когда мы получили наше болотце, мы все под маминым (научно-биологическим) и под папиным (эмоциональным) руководством стали носить из леса детенышей берез, лип, рябин – всё, что нам нравилось. А потом родители пригласили французского садовода, и он разбил сад с настоящей ирригационной системой, яблонями коричными и антоновскими, грушами, сливами, смородиной, клубникой, крыжовником и прочими дарами природы, совершенно экзотическими и необычными для нас с братом – детей войны, нужды и заброшенности. Каждый день был праздником»{617}.

Однажды в гости к Ошаниным посмотреть новые посадки заглянул Александр Твардовский, который «узнав, что трудился-то там садовник, сказал, что лучше, когда это дело твоих собственных рук. И, конечно, был ославлен (за глаза, разумеется) как частный собственник!»{618}. Так утверждает Андрей Турков. Александр Трифонович предпочитал самолично «пахать» на своей даче, сначала во Внукове (с 1946 года), затем в Красной Пахре, где также были созданы дачные кооперативы творческой интеллигенции. Ведь пока своей очереди на переделкинскую дачу дождешься, не то что внуки – правнуки подрастут. Турков вспоминает, как радовался Александр Трифонович, когда купил обыкновенную тачку – но не ту «тачку», на которых рассекали по местным дорогам литературные генералы, а садовую. Твардовский оценил, «что таким образом избавился от “наемного труда”: а то нагрузить носилки – нагрузишь, а потом клянчи у своих: помогите да помогите…». Оказывается, любовь Александра Твардовского к крестьянскому труду, по мнению его некоторых коллег, лишний раз свидетельствовала о его «кулацком» происхождении. Вот такие нелепые ассоциации рождались в головах у советских писателей, ведь и Борис Пастернак любил возиться с землей, а кулаком никогда не был…