Планировалось пятьдесят дачных участков, а потому помимо литераторов в «Советском писателе» постепенно обосновались и представители иных творческих профессий – кинорежиссеры, артисты, музыканты, композиторы, художники. В Красной Пахре в разное время жили и работали Михаил Ромм, Эльдар Рязанов, Роман Кармен, Оскар Фельцман, Мария Миронова и Александр Менакер, Зиновий Гердт, Кирилл Кондрашин, Эмиль Гилельс, Орест Верейский, а также Юрий Бондарев, Юрий Трифонов, Юрий Нагибин, Виктор Драгунский, Павел Антокольский, Сергей Антонов, Юлиан Семёнов, Владимир Тендряков, Андрей Дементьев, Владимир Войнович, Григорий Бакланов. Место было престижным, что удваивало желание здесь поселиться.
Но для Александра Трифоновича дело было отнюдь не в престиже. В итоге, когда счет просмотренным дачам перевалил за десяток, Твардовские решили остановить свой выбор на участке драматурга Владимира Дыховичного, «внуковское владение» отошло дочери Валентине.
Поразительно, что в эти самые дни на ум Твардовскому приходят странные мысли. Бояться-то ему нечего, он не украл эту дачу, покупает на свои деньги, но 30 мая поэт замечает: «Всего мы приучены бояться – вот некий промежуточный срок я владелец двух дач. Толку нет, что одну из них я в течение 17 лет с огромной затратой физических сил (не только моих, но и Маши) и материальных средств “доводил до ума” (так и не довел), а другую приобрел за деньги, которые не просто честно заработаны, но являются лишь малой частью дохода, принесенного моими книгами государству, – все равно. И я не спокоен, я слышу эти мыслимые голоса и вижу эти мыслимые строки газетного фельетона: “Две дачи, одну подарил дочери, барство” и т. п. Да еще как вспомнишь о своем “дереве бедных” в Тимирязевском райсовете»{627}. Последнее предложение относится к депутатским обязанностям Твардовского, который пишет об очень важном чувстве, объединявшем писателей с остальным советским населением: чувстве страха, порожденном привычкой. Как бы чего не вышло…
Александр Трифонович был депутатом Верховного Совета РСФСР четырех созывов, помогал людям, как мог. Особенно часто избиратели приходили к нему просить квартиру, прописку. Нередко безысходность ситуации навевала самые крамольные мысли. «Порой кажется, что нет и самой советской власти, или она настолько не удалась, что хуже быть не может»{628}, – отметил Твардовский в дневнике 22 февраля 1964 года.
Новая дача – новые соседи, а среди них – Юрий Трифонов (почти тезка!), оставивший прекрасные воспоминания «Записки соседа», 1972 года. Юрий Валентинович писал, что поначалу встречались они с Твардовским изредка, здоровались через забор: «По утрам Александр Трифонович возился в саду, трещал сучьями, жег костер или рубил дровишки на маленьком рабочем дворе за своей времянкой, как раз возле угла нашего общего забора. Часов в шесть утра я слышал кашель Александра Трифоновича, знал, что он уже встал, возится с сучьями, и тоже вставал и выходил в сад. Я делал гимнастику, приседал и махал руками в еще сыром и темном саду, приближаясь к тому углу забора, неподалеку от которого работал Александр Трифонович. Какой у меня сад! Лес, высокая трава, ели, березы, осина… Приблизившись к забору, я говорил в ту сторону, откуда раздавался треск сучьев: “Здравствуйте, Александр Трифонович!” Иногда мы разговаривали о садовых делах. Александр Трифонович советовал разредить лес, вырубить молодняк, в особенности осину».
Отношения Трифонова с садово-огородной темой были никакими, он говорил про себя, что «совершенно ничтожен как сельский хозяин». А ведь это кажется вполне логичным, учитывая его городскую прозу. Александр Трифонович в конце концов перестал давать своему соседу советы: а смысл? С таким же усердием можно было писать письма в ЦК с просьбой отменить цензуру, все равно толку никакого. И в том, и в этом случае. Лишь иногда Твардовский «с оттенком удивления» говорил о том, «какой отличный сельский хозяин Григорий Яковлевич Бакланов», тем самым как бы приводя его в пример.
Трифонову, так же как и Твардовскому, очень мешало соседское радио. Но как тактичные люди они не решались его «выключить», стеснялись: «Как попросишь? Мы незнакомы». Выручил еще один пахринский житель – Иосиф Дик, детский писатель. Без всяких экивоков он поговорил с хозяевами радио и оно «заткнулось»{629}. Фронтовик Иосиф Иванович Дик действительно был очень бесстрашным человеком, он потерял на войне руки и глаз, но впоследствии научился не только печатать на машинке, но и водить автомобиль[23].