Анатолий Найман дополняет скудный интерьер домика Ахматовой: «В ее комнате против деревянной полки с самыми разными книгами, от подаренной, только что вышедшей, которую она, как правило, спешила кому-то передарить, до французского томика Парни или латинского Горация, стоял старый ламповый радиоприемник “Рекорд”… Стоявший в ее комнате у окна ломберный столик служил и письменным столом и обеденным… Из гостиной комната вдруг превращалась в столовую. Когда приближалось время обеда, на столик набрасывалась скатерка, расставлялись приборы»{647}.
Гуляла Анна Андреевна, по свидетельствам Наймана, неохотно, вопреки советам врачей делать это чаще. Шла до Озерной улицы и обратно аллейкой, проложенной в сосновом лесу. С удовольствием собирала грибы, которые затем сама и чистила. Отдыхала на одной и той же скамеечке, рисовала своей тростью по покрытой сосновыми иголками земле незатейливый рисуночек: «Недалеко от ее домика стояла дача критика, который в конце сороковых годов сделал карьеру на травле Ахматовой. Проходя мимо этой двухэтажной виллы, она приговаривала: “На моих костях построена”. Однажды мы медленно шли по дороге на озеро, когда появился шагавший нам навстречу хозяин дачи со своей молоденькой дочерью. Сняв берет, он почтительно поздоровался с Ахматовой. Она не ответила потому, может быть, что действительно не заметила или могла не заметить. Тогда он обогнал нас лесом, зашел вперед и еще раз так ее приветствовал. Она поклонилась. Через несколько минут я спросил, зачем она это сделала, если узнала его. Она ответила: “Когда вам будет 75 и такое же дырявое, как у меня, сердце, вы поймете, что легче поздороваться, чем не поздороваться»{648}.
Однако «будкой» хороший дом не назовут. Неудивительно, что Анна Андреевна как-то не сразу воспользовалась возможностью здесь пожить. 7 декабря 1955 года Лидия Чуковская стала свидетелем телефонного разговора Ахматовой с чиновником Литфонда: «При мне какой-то мужской голос позвонил ей из Ленинграда с требованием срочно ехать в Комарово, а то Литфонд недоволен. По телефону она говорила спокойно, но мне, положив трубку, сказала: “Клинический случай идиотизма”». Разговор с «клиническим идиотом» довел Ахматову до сердечного приступа – он легла на кровать и попросила валидол. «Это все пустяки, – сказала она, помолчав. – Комарово, дача… Это все не то. Сейчас мне предстоят очень тяжелые испытания…»{649}
Одно из событий приятных, не относящихся к испытаниям, это знакомство с Иосифом Бродским в этой самой «будке». Сей факт можно назвать историческим для всей мировой литературы, достойным увековечения. Есть же в Москве мемориальная доска на доме, где встретились Пушкин и Мицкевич. Так почему бы не отметить и «будку», которая еще стоит. Познакомил Ахматову и Бродского Евгений Рейн. Впоследствии Иосиф Александрович рассказывал: «Во время этих встреч я показывал Анне Андреевне свои стихотворения, которые она хвалила, она мне показывала свои… Пока в один прекрасный день… вдруг в моем сознании всплыла одна фраза, одна строчка из ахматовских стихов. И вдруг я в какое-то мгновение, видимо, то, что японцы называют сатори или откровение, я вдруг понял, с кем я имею дело. Кого я вижу, к кому я наезжаю в гости раз или два в неделю в Комарово. Вдруг каким-то образом все стало понятным, значительным. То есть произошел некоторый, едва ли не душевный, переворот»{650}. Позднее биографы поэта установили, что знакомство состоялось 7 августа 1961 года.
Анна Ахматова в разговоре с Натаном Готхартом 24 марта 1963 года назвала Иосифа Бродского интересным поэтом, а про Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского обронила: «Это гениальные эстрадные поэты. Они хорошо воспринимаются на слух. Игорь Северянин тоже был талантливым эстрадником». А позднее в одном из разговоров с Чуковской Анна Андреевна вновь высказалась о Бродском: «Очень хорош собой. Вот влюбиться можно! Стройный, румяный, кожа как у пятилетней девочки…»{651}
Бродский с момента их знакомства не раз бывал в Комарове у Ахматовой. А с осени 1962 года он жил на даче одного из академиков, работая над циклом «Песни счастливой зимы». Натан Готхарт вспоминает: «Анна Андреевна говорит, что Иосиф Бродский сторожит дачу академика Берга, и шутя замечает: “Судя по тому, как Иосиф описывает страх, зимой один в Академяках (шутливое название поселка академиков по созвучию с Келломяки – прежним финским названием Комарово) жить он не будет. Я хочу устроить ему переводы. Это хороший заработок. Он знает польский, английский и хорошо переводит”»{652}. Поселок академиков соседствовал с Комаровом.