Давид Самойлов любил посидеть с Сергеем Наровчатовым – первым секретарем Московского отделения Союза писателей РСФСР, депутатом Верховного Совета РСФСР и главным редактором журнала «Новый мир». Говорили о важном: «В ЦДЛ, где противно, хороший разговор с Серёжей Наровчатовым о том, не пора ли заговорить о нашей довоенной партии и о предательстве Слуцкого в 48-м году». Спустя восемь дней: «В ЦДЛ с Серёжей Наровчатовым. Он, несмотря ни на что, близок, понятен». Как следует наевшись и напившись, начинали философствовать: «В ЦДЛ. Пестрая компания… Все четче обозначается с годами торжествующий третий сорт. Егор Исаев (пьяный) неглуп. Наровчатов (пьяный): – Все самое ценное дается нам без усилий – жизнь, талант. – Подумав, продолжает: – Родина, нация. Я: – Но усилия нужны, чтобы все это сберечь»{692}, – запись от 23 февраля 1976 года.
Сберечь – это верно сказано. Но откуда у писателей столь презрительное отношение к своему любимому ресторану? Юлий Крелин называет его «гадюшником», Давиду Самойлову в нем «противно», а Юрию Нагибину даже «страшно»[24]. Думается, что от пресыщенности, чуждой всему прочему населению одной шестой части суши. Ибо для простого советского человека визит в ресторан сулил ощущение праздника. В рестораны ходили редко и по поводу – юбилей, свадьба, защита диссертации. Обычные граждане – рабочие, служащие, инженеры, учителя, врачи – не располагали финансовой возможностью каждодневно обедать и ужинать в ресторанах. Да и времени особо не было при восьмичасовом рабочем дне: успеть бы пробежаться по магазинам в обед, постоять в очередях после работы, чтобы затем детей забрать из садика или с продленки, уроки проверить. Потому и фраза опытной советской официантки: «Ничего, подождут! Раз время есть по ресторанам-то ходить!» – не казалась в ту эпоху такой уж возмутительной. А вот у писателей время было…
И потому в ЦДЛ Давид Самойлов, живя в Москве, заходил обедать чуть ли не ежедневно, подробно указывая в дневнике фамилии тех, с кем делил стол. Получилась просто-таки хроника. Часто здесь проводились и его поэтические вечера, на которых кроме самого автора читали стихи Яков Смоленский, Зиновий Гердт, Михаил Казаков, Валентин Никулин. Стихи Самойлова были востребованы среди либерально мыслящей творческой интеллигенции. Дневник поэта пестрит упоминанием ЦДЛ и оценками подвернувшихся под руку коллег и их творчества.
10 апреля 1965 года: «Пьяный Виктор Некрасов в ЦДЛ. Громко хулит власть, постановку Любимова по Джону Риду и “Новый мир”. – Он [Твардовский] – хам. А я – дворянин». Надо полагать, что имелось в виду крестьянское происхождение Александра Трифоновича.
10 февраля 1971 года: «Кирсанов один за столиком в ЦДЛском баре. Перед ним рюмка коньяку. Ни друзей, ни собутыльников, ни учеников: “Я горжусь тем, что не приобрел учеников”. Почему, собственно? Кирсанов мог учить только версификации и эгоизму. Этому и без него научился Вознесенский. “Дотянуть как-нибудь до десяти вечера. А там домой, спать”. Он идет за новой рюмкой. Так почти каждый вечер. Слегка оживившись, читает мне куски из поэмы о дельфинах. Я быстро напиваюсь. Глупею. И в тумане отправляюсь домой на такси».
21 февраля 1972 года: «В ЦДЛ. Булат, Максимов, Крелин, Сахаровы. Обедали. Важный разговор с Максимовым о Бёлле».
2 февраля 1974 года: «Выступление на студенческом вечере в ЦДЛ. Скучно и неудачно. Интересен один Солоухин. В нем есть содержание, хотя и плебейски грубое».
29 мая 1980 года: «5-го отлично прошел вечер в ЦДЛ. Битком народу. Человек 150 знакомых. Я, как говорят, читал хорошо. Во всяком случае, не чувствовал напряжения. Смоленский всем не понравился. Козаков – некоторым. Он был эмоционален и мил. Очень хорошо читал Гердт…»
20 мая 1984 года: «Вечер в ЦДЛ. Зал с пробелами свободных мест. Но сам вечер мне больше по душе, чем последние с музыкой и пением. Выступление было серьезное, мрачноватое. Аудитория тиха и, кажется, подавлена. Люди, “делающие мнение”, считают, что все удалось».
1 июня 1986 года: «Вечер в ЦДЛ. Небольшое застолье за сценой. Человек тридцать»…
А 25 февраля 1974 года Давид Самойлов записал: «В ЦДЛ – Евтушенко. Под веселостью тревога. Чуть пьян от шампанского… Официантку зовет: “Золотая!” Мил и пошловат как всегда».
Евгений Евтушенко не только красочно выражался и сочинял, но и ярко одевался (особенно под конец жизни). Без него трудно представить повседневную жизнь советского человека, мало того, о ней можно рассказывать стихами Евтушенко. Послушать, как Евгений Александрович читает стихи, собирались стадионы. А по количеству написанных на его стихи песен из шестидесятников рядом можно поставить разве что Андрея Вознесенского. Да что говорить – сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович писал симфоническую музыку на его стихи, не говоря о песнях Давида Фёдоровича Тухманова («Я гражданин Советского Союза»). Воспевал Евгений Александрович не только простого советского человека, но и «непростого»: