Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Списки составлялись заранее и утверждались на правлении – ареопаг, состоявший из непререкаемых, авторитетных мастеров слова, выносил решение: кому где сидеть… Иногда случались ужасающие подтасовки: вместо себя писатели снаряжали на заказанные и заранее оплаченные места врачей, работников автомобильных мастерских, близких родственников. Каждый подобный инцидент впоследствии становился предметом разбирательства, проштрафившемуся выносилось порицание, его могли даже отлучить от встречи следующего Нового года.

На те Новые года в ЦДЛ неизвестно откуда (и с чьего соизволения) привозили и устанавливали в вестибюле редкие, да что там – неведомые для СССР и потому воспринимавшиеся как верх разнузданного западного разложения детские игровые автоматы: виртуальные гонки на машинах, полеты на Марс, погружение в батискафе на дно океана… Дошкольные забавы, но писатели толпились вокруг волшебных металлических ящиков и, опуская в прорезь монету за монетой, ловили кайф… Недаром говорят: писатель – большой ребенок. Подчеркну: привозили не “одноруких бандитов”, которые позже заполонили Москву, поставляли вот именно милые, невинные пеленочные шалости… Создатели романов, пьес, поэм отдыхали на полную катушку, получали бескорыстное удовольствие…

Отмечали в ЦДЛ и Старые Новые года… Что опять-таки было попустительством со стороны властей и свидетельством их теплого отношения к инженерам человеческих душ: кому еще и с какой стати позволили бы праздновать какое-либо не существующее для остальной страны событие – да еще по старому стилю? Эти гулянки замаскированно именовались (поскольку проходили в ночь с 13 на 14 января) вечерами “Без суеверий”. Гвоздем этих вечеров была лотерея. Главный ее приз – жареный поросенок. Не обходилось без подтасовок и подыгрываний. На это, впрочем, смотрели сквозь пальцы. Столы ломились, настроение у всех было благодушное»{708}.

Андрей Яхонтов согласен с магом и чародеем Вольфом Мессингом, сказавшим как-то: «Сколько здесь витает душ, которые не могут и не хотят отсюда уходить!» – а еще с тем, что соседство писательского клуба с планетарием отнюдь не случайность. С этим трудно спорить: ЦДЛ действительно целая планета: «Дом на Большой Никитской влияет, я уверен, даже на гороскопы, формирует души, лепит характеры. Уютное и надежное прибежище литературы незримо спорит с самим Кремлем – за право считаться сердцем страны». Интересная точка зрения…

Для их же удобства члены Союза писателей были рассортированы по секциям – прозы, поэзии, критики. Верхушка секции – ее бюро и ответственный секретарь. Некоторое время секцию прозы возглавлял молодой еще Григорий Бакланов: «Помещались мы в бывшей масонской ложе, в старинном особняке. Внизу, в Дубовом зале, – ресторан, над ним – служебные помещения. <…> Весь мой штат – машинистка, пожилая курящая дама, Софья Михайловна, милый, интеллигентный человек “из бывших”, тайная страсть ее – игра в карты. Вполне понятно, она подрабатывала. Ильин предупредил меня: я должен следить за тем, что у нее в машинке. Я сказал ему сразу: этого делать я никогда не буду. Узнала ли Софья Михайловна про наш разговор, или так поняла, но отношения у нас с ней установились самые доверительные. Позднее одна из секретарш, вышедшая замуж за польского писателя (для многих девочек, приходивших сюда работать, да и старившихся, это было и мечтой, и надеждой: выйти замуж за писателя, – ей удалось), рассказывала мне в Варшаве, как Ильин вербовал ее в органы, не ее одну вербовал. Вменялось ли это ему в обязанность, или повелевал инстинкт размножения этаким внеполовым путем, но при всех обстоятельствах возглавлять тех, кто дал подписку, наверное, привычней и удобней»{709}.

Подписку (то есть согласие «сотрудничать») давали порой такие люди, от которых этого и ожидать не приходилось. И не только среди писателей. Дочь Александра Галича Алёна рассказывает: «Когда в 1991 году стали раскрывать некоторые кагэбэшные секреты, я обратилась в КГБ, и мне показали доносы на папу. Где выступал, с кем, что говорил. Они были подписаны кличками – Гвоздь, Хромоножка, Фотограф. Папу называли Гитарист. Доносы писали люди искусства. Насчет Гвоздя и Хромоножки я сразу догадалась. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы “расшифровать” известного актера (его уже нет в живых). Кстати, комитетчики подтвердили, что я не ошиблась…»{710} Действительно, зачем еще какая-то «расшифровка»: фамилия актера приходит на ум сама собой. И в писательском клубе он бывал не раз. А уж в ресторане языки легко развязывались сами собой…