Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Одним из незабываемых событий съездовской канители стало открытое письмо Александра Солженицына. Автор разослал более 200 копий в президиум и делегатам съезда, а также в редакции советских газет и журналов. Отпечатанный на машинке текст он дополнял от руки фамилией адресата (ныне это раритет – в 2020 году одно из писем, принадлежавшее ранее Сергею Смирнову, было выставлено на аукционе за 100 тысяч рублей). Однако опубликовали его во многих странах Европы, но только не в Советском Союзе. Это был, наверное, первый такой случай бескомпромиссной борьбы за свободу слова. Благодаря тому, что письмо прочитали по «вражеским голосам», его содержание быстро стало известно не только советским писателям, но и многим читателям.

Само собой рузумеется, что делегатом Александр Исаевич стать никак не мог, а потому 16 мая 1967 года обратился к съезду напрямую, главным образом, конечно, к верхушке Союза писателей:

«Не имея доступа к съездовской трибуне, я прошу съезд обсудить:

I. То нетерпимое дальше угнетение, которому наша художественная литература из десятилетия в десятилетие подвергается со стороны цензуры и с которым Союз писателей не может мириться впредь. <…> Литература не может развиваться в категориях “пропустят – не пропустят”, “об этом можно – об этом нельзя”. <…>. Я предлагаю Съезду принять требование и добиться упразднения всякой – явной или скрытой – цензуры над художественными произведениями, освободить издательства от повинности получать разрешение на каждый печатный лист.

II. Многие авторы при жизни подвергались в печати и с трибун оскорблениям и клевете… более того – личным стеснениям и преследованиям (Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, Зощенко, Андрей Платонов, Александр Грин, Василий Гроссман). Союз же писателей не только не предоставил им для ответа и оправдания страниц своих печатных изданий, не только не выступил сам в их защиту, – но руководство Союза неизменно проявляло себя первым среди гонителей. Имена, которые составят украшение нашей поэзии XX века, оказались в списке исключенных из Союза либо даже не принятых в него! Тем более руководство Союза малодушно покидало в беде тех, чье преследование окончилось ссылкой, лагерем и смертью (Павел Васильев, Мандельштам, Артём Веселый, Пильняк, Бабель, Табидзе, Заболоцкий и другие). <…> Я предлагаю четко сформулировать в пункте 22-м устава ССП все те гарантии защиты, которые предоставляет Союз членам своим, подвергшимся клевете и несправедливым преследованиям, – с тем, чтобы невозможно стало повторение беззаконий. Если Съезд не пройдет равнодушно мимо сказанного, я прошу его обратить внимание на запреты и преследования, испытываемые лично мною:

1. Мой роман “В круге первом” (35 авт. листов) скоро два года как отнят у меня государственной безопасностью, и этим задерживается его редакционное движение. <…>

2. Вместе с романом у меня отобран мой литературный архив 20– и 15-летней давности, вещи, не предназначавшиеся к печати. <…>

3. Уже три года ведется против меня, всю войну провоевавшего командира батареи, награжденного боевыми орденами, безответственная клевета: что я отбывал срок как уголовник или сдался в плен (я никогда там не был), “изменил Родине”, “служил у немцев”. Так истолковываются 11 лет моих лагерей и ссылки, куда я попал за критику Сталина. <…>…в последний год клевета с трибун против меня усилилась, ожесточилась, использует искаженные материалы конфискованного архива – я же лишен возможности на нее ответить.

4. Моя повесть “Раковый корпус” (25 авт. листов), одобренная к печати (1-я часть) секцией прозы московской писательской организации, не может быть издана ни отдельными главами (отвергнуты в пяти журналах), ни тем более целиком»{295}.

Трудно себе представить, чтобы письмо Солженицына было бы оглашено на съезде или даже самого его автора допустили бы на трибуну – уже сама эта фантастическая возможность нарушила бы цензуру, ставшую основой существования не только Союза писателей, но всей советской идеологии. Солженицын написал то, о чем думали многие, тот же Паустовский, так и не получивший слово на Втором съезде в 1954 году. А ведь просили немногого – хотя бы передать право литературным журналам самим решать, что и как публиковать (издания эти находились под тяжелым спудом партийного контроля: и главные редакторы, и их замы, и завотделами должны были состоять в КПСС).