Повседневная жизнь советской коммуналки

А вот еще одна довольно необычная забава, описанная Юрием Никулиным: «В маленьком чуланчике в подвале нашего дома мы проводили регулярно тайные собрания общества. Окошко без стекла, выходившее в палисадник, служило нам тайником. Если просунуть руку в окошко и сбоку у стенки отодвинуть доску, то в нише можно обнаружить наши сокровища: красную маску из бархата, старинную металлическую пороховницу, наполненную настоящим порохом, ржавый кинжал в ножнах и, главное, свернутую в трубку бумагу, на которой мы записали клятву верности друг другу. Клятву мы подписывали кровью – выдавливали ее из пальцев, предварительно уколов их гвоздем. Во время тайных совещаний наши сокровища извлекались, а текст клятвы непременно перечитывался. Потом мы по очереди играли кинжалом, а иногда, отсыпав щепотку пороха, поджигали его. Красную маску Коля надевал только один раз, когда мы подписывали клятву. С тех пор я доверял Николаю все свои тайны, он рассказывал мне все о себе».

А вот еще пара своеобразных дворовых ноу-хау, описанных Леонидом Пржепюрко: «Наш дом был царской постройки. До его капитального ремонта в 1956 году двери во всех квартирах открывались только вовнутрь квартиры. Это обстоятельство четко усвоили теоретики шалостей – старшие подростки. У многих детей были санки военного образца: большие, со стальными полозьями и довольно тяжелые. Наша шалость с использованием этих санок была ближе к хулиганству. Что же мы делали? Ставили санки вертикально на дверь, нажимали на звонок и “тикали” в укромные места. Хозяйки открывали дверь и получали по ногам удары разного уровня! Сила удара санок по ногам хозяйки была связана с характером хозяйки: чем быстрее она открывала дверь, тем сильнее она получала удар по ногам. Единственно, что я могу сказать в наше оправдание: эта шалость нами применялась к вредным хозяйкам нашего двора, которые не давали проходу нам во дворе и часто жаловались нашим родителям на наше поведение. Нам потом все равно попадало, так как по санкам определялись авторы шалости, и нас, конечно, наказывали, но круговорот природы взаимоотношений поколений продолжался обычно не в нашу пользу! За такие шалости был гарантирован солдатский ремень для мягкого места или стояние определенное время на полу на соли в углу одной из комнат квартиры на голых коленях. Должен отметить, что в зимний период мы также не сидели дома сложа руки. Готовили себе длинные почти полутораметровые крючки в виде кочерги, как для плиты, которую топили углем. Эти крючки нам нужны были для того, чтобы цепляться за большие подводы с колесами на литых шинах, запряженные лошадьми породы “Сибирский тяжеловоз”. Мы одевали (привязывали веревками или ремнями) коньки типа “Снегурок” или “Дутышей” на валенки или бурки и поджидали подводы, затем цеплялись за тыльную часть подводы и катались, таким образом, по улице. Возчики очень не любили нас и старались крепко ударить нас кнутом, поэтому для нас такое катание превращалось почти в спортивное соревнование: кто дольше продержится с зацепленным за подводу крючком, то есть дальше проедет по улице! Должен признать, что такое неофициальное соревнование было очень популярным среди детей близлежащих дворов, особенно среди школьников переростков военного времени, а они для нас были примерами смелости, смекалки и мастерства в катании на коньках. Самый большой успех имели те ребята, которые мастерски могли увернуться от кнута возчика и вывести его из равновесия своим поведением. Окрики возчиков, их матерщина не оказывали на них никакого воздействия, только остановка подводы и погоня возчика за ними прекращали процесс катания этих удалых ребят! Должен отметить, что родители по-разному относились к этим затеям ребят: так, например, матери осуждали их затеи, а отцы, наоборот, восторгались успехами своих сыновей. Их речи во время игры в козла или в карты были, например, следующие: “Послушайте, соседи! Мой Воцька-то, какой молодчина! Десять раз увернулся от кнута возчика Егора и доехал аж до Садовой (царское название улицы, теперь она называется улицей Серова). Им тогда в голову вообще не приходила мысль, что ребенок мог получить просто увечье головы или глаз, действительно матери своими чувствами были на порядок выше отцов по отношению к своим детям».

Он же описывал довольно любопытный и, по всей видимости, достаточно редкий для коммунального мира случай: