Позабудем свои неудачи (Рассказы и повести)

Еще зимой маячила мысль махнуть осенью в Адлер, к двоюродному брату, но в марте сын объявил о женитьбе, вскоре была свадьба. После джинсов, магнитофона, горных лыж с так называемым «семейным бюджетом» всегда случалось нечто такое, что в боксе называется состоянием «грогги», а просто у людей — сотрясением мозгов. Ну, а свадьба на сорок человек в ресторане и последующее свадебное путешествие в Прибалтику оказались вроде клинической смерти. Оставалось тихо гадать, как живут и крутятся другие, — ведь Фонарев искренне считал, что весьма прилично зарабатывает. Он, однако, никому не завидовал, частенько прокручивал в голове какое-то интервью под девизом «А как думаете вы?», то есть кто-то умный и доброжелательный и на него похожий задавал ему вопросы, в том числе о зависти, чести, а он, Фонарев, отвечал — тоже умно, с достоинством и неторопливо, — чтобы все успели записать или услышать, чуток любуясь со стороны и немного удивляясь такой своей зрелой рассудительности.

Стоял сентябрь. В первых числах было холодно, хозяйничал сильный восточный ветер. Казалось, на дворе уже глухая унылая осень с близкими заморозками и снегом, но к началу отпуска затихло, потеплело, выглянуло солнце, напомнив, что еще только сентябрь, середина сентября — самый «бархатный» сезон, «бабье лето».

Никаких планов у Фонарева не было, разве что поездить за грибами. Вроде в августе грибы «пошли», хотя Виктория Михайловна— теща — утверждала, что год не грибной — по ее приметам. Произносила это, как всегда, безапелляционно. На осторожный вопрос: «Какие же это у вас, Виктория Михайловна, такие приметы?», швыряла: «А вот не грибной!», чем приводила Фонарева в привычное и потому недолгое отчаяние. Он знал настоящий смысл ее слов, интонации, «примет». Жили-то в ее квартире, хотя жили ведь уже двадцать с лишним лет, и без бед и несчастий, и теща была не столбовая дворянка — работала всю жизнь старшим бухгалтером, и делить уже было нечего, а вот накатывало ни с того ни с сего, и продолжала за что-то мстить длинной иезуитской местью. Он пил чай и помалкивал, не грибной, так не грибной. Виктория Михайловна тоже сразу усмирилась — чего силы зря тратить, копья ломать? — почти дружелюбно добавила, что съездить в лес все равно не помешает.

— Жаль, давление, а то бы и я…

— Жаль, — согласился Фонарев, мывший чашку. И только теперь понял, что, если бы не давление, Виктория Михайновна непременно поехала бы с ним — на месте доказать, что год не грибной.

Вспомнили: нет корзины. В позапрошлом году он брал в лес полиэтиленовое ведерко.

— Езжай-ка на рынок, купи наконец корзину, — сказала теща. — Только езжай на Светлановский.

— Почему же, Виктория Михайловна, на Светлановский? — не удержался Фонарев. Светлановский рынок был в другом конце города, дальше не придумаешь.

— А потому что на Светлановский!!

Корзины продавали в дальнем ряду, у мясного павильона. Корзины были хорошие, разные, от пяти рублей до десятки — в зависимости от размера и фасона. Фонарев приценился. Конъюнктуры, конечно, не знал, кольнуло, что, может, теща права, на Светлановском выбор больше и дешевле, тут же вспомнил, что разница-то вся рубль, два, о чем размышлять, но все же решил не торопиться. Он пошел по рядам, мимо музея гранат, хурмы, винограда, груш и мандаринов, и вдруг услыхал впереди энергичный голос: «Иди сюда, дорогой! Иди, иди…» Кричал темнолицый поджарый человек, теперь он звал руками — так манят ребенка или животное. Когда Фонарев подошел, южанин ласково улыбнулся, полез вниз и выставил на пустой прилавок огромную, полуметровой высоты корзину.

— Вот! То, что тебе надо! Я в ней гранаты привез. Позавчера последние, продал. Внутрь, внутрь пощупай. Из виноградной лозы… Семь рублей.

Фонарев хотел сказать, что к такой корзине надо еще воздушный шар продавать, но облик хозяина не внушал надежды, что он поймет эту европейскую шутку.

— Большая, — сказал Фонарев.

— Зато на всю жизнь.

— Не, такая не нужна. — Фонарев услыхал, что говорит уже с акцентом, не «не», а «нэ».

Он двинулся было дальше, но темнолицый мигом убрал корзину и водрузил на прилавок другую, тоже будь здоров, но все-таки поменьше.

— Шесть рублей!

Фонарев взял корзину в руки, покрутил, что-то прикинул, приметил. Большая, конечно, жуть, да и не такой он грибник…

— А! — вскрикнул хозяин, будто в него стреляли и попали. — Отдаю за пять!

Нет, корзина определенно была неплохая, крепкая, добротная, Фонарев ткнул кулаком в бок, в дно, лоза не прогибалась, и легкая!..

Шагая с покупкой домой, стараясь трактовать взгляды прохожих как одобрительные, в худшем случае как проявление обычного любопытства: «Где взял?!», он вспомнил странное упоминание насчет гранат: «Позавчера последние продал…» Выходило, два дня человек дожидался, пока он, Фонарев, появится на рынке…