Поздний гость: Стихотворения и поэмы

Ты помнишь ли, мой Кирик милый,

Прогулки утром на авось?

На скалах розовая Рось

Двойное эхо разносила,

Текла меж пальцев и слегка

Топила пробку поплавка.

Там воздух родины любовно

Ласкал нагретую щеку

Был каждый мускул начеку,

И сердце отбивало ровно

Без перебоев, точно в срок,

Свой добросовестный урок.

И преклоняя слух прилежный

К земным таинственным речам

(Лишь теплый ветер по плечам

Водил своей ладонью нежной),

Я слушал имя, по слогам

Причалившее к берегам —

И слабый шелест, и журчанье,

И в небе трепет голубой, —

Со мной (и, может быть, с тобой)

Земля сходилась на прощанье,

Но весел был походный шаг

Латынью раненных бродяг.

Мой милый Кирик, брат названный,

Услышишь ли ты голос мой?

Иль где-то, на большой прямой,

Ты затерялся точкой странной,

И вспыхнул, и погас (увы)

К концу вступительной главы.

II

Не первым вздохом, не свиданьем,

Не наготой покорных плеч, —

Мы счастье мерим после встреч

От них оставшимся страданьем.

Мы счастьем, может быть, зовем

Лишь безнадежный плач о нем.

Но как бы ни было, – на деле

Есть счастьем меченные дни,

Как золотой песок они

В сердечной трещине осели, —

Там – ловко отраженный мяч,

Там – еж иль цирковой силач.

Иль дальний крик на переправе, —

Бранится лодочник со сна,

Над Белой Церковью луна

Встает в серебряной оправе,

И ночь срывает на дыбы

Александрийские дубы.

Мы слишком вверились Декарту

И в рассужденьях и в любви, —

Ты как-нибудь принорови

Географическую карту

К законам логики простой,

К лужайке, солнцем залитой.

Знакомые меридианы,

Знакомый параллельный круг,

Шрифт неразборчивый, и вдруг, —

Не голос северной Дианы,

Но мамы ласковый кивок

За верно понятый урок.

III

Все дыры, скважины и щели

Безоблачный пророчат день,

Из черной стала синей тень

У отдыхающей качели,

И в светлых лужицах апрель

Легко разводит акварель.

Он нежно кисточкой проводит

По голубому полотну

Он любопытному окну

Пленительный пейзаж находит

И смахивает, не сердясь,

Все лишнее в цветную грязь.

Не забывая строгих правил,

Мой чисто вымытый двойник

В свой перепачканный дневник

Две кляксы новые поставил

И, промокнув их наконец,

Сосет запретный леденец.

А я, через года пустые

Склонившись за его плечом,

Играю выцветшим мячом,

Печально правлю запятые,

Но ничего мне не понять

В том, что писалось с буквой ять.

Так наши почерки несхожи

И так щека его кругла,

Что, отступая от стола,

Я восклицаю – Боже, Боже, —

Затем некстати целый день

Меня преследует мигрень.

IV