Вздуваю угли, воду грею,
Завариваю горсть пшена, —
О, если бы скорей, скорее
Взорвалась под окном война!
И огненные пятна, бурно
Дырявя нежный небосклон,
Как очи грозные в лазурный,
В лазоревый прозрели сон.
И в час, когда заря восходит,
Бессонным рассказать могли,
Какие демоны там бродят,
Терзаются в лучах земли.
Поэзия, безволье, разложенье – —
Здесь самый воздух тленом напоен —
Так в шумном доме после похорон
Иль в бивуаках на полях сраженья
Случайный гость томится суетой,
Он шепчется, шагает осторожно,
И все, что стало просто и возможно,
Его пугает грубой простотой.
А я бегу от праздности высокой
И, вымолив у жизни полчаса,
На Монпарнасе смерти черноокой
Пушистые целую волоса.
Походкой трудной и несмелой
Хромой выходит на каток,
В колючих пальцах скомкан белый
Хрустящий носовой платок.
Он странных лиц не замечает
Он тайным смехом не смущен, —
На мой насмешливый поклон
Кивком небрежным отвечает.
И вот – подняв сухие веки,
Внимательно глядит туда,
Где зачинает танец некий
Полукрылатая орда.
И напряженно ждет чего-то
В скользящем мареве катка, —
Необычайного прыжка
Или паденья, или взлета.
Такая правда не терзает,
Но сушит душу и гнетет,
Такое чувство не цветет,
Но ползает иль оползает.
О поздняя любовь моя,
Мое крылатое паденье, —
Какое в сердце пробужденье,
Какая в помыслах змея!
Пусть нет ей пищи – и не надо, —
Она от голода страшней;
Чем голодней, тем больше в ней
Змеиной лютости и яда.
Шуршит, ползет, неуловимым телом
В пустой траве струится, как вода, —
На влажном брюхе, синевато-белом,
Лазурь небес блистает иногда.
Свилась в кольцо, распрямилась, пылится
Заросшая бурьяном колея – —
Так в ревности высокой шевелится
Моей любви несытая змея.
О родине последние слова,
О той стране, где молоды мы были, —
Послушай, друг, мы, кажется, забыли,
Как шелестит днепровская трава.
Что наших чувств и наших слез уроки?
И научились ли мы в горестях чему?
Отбыты все условия и сроки,
Но сердце вновь стремится к одному.
Степной курган и птица на кургане,
Татарские седые времена, —
Как жаждет нас степная целина
В лазоревом своем сокрыть тумане!
За грудью грудь, или зерно к зерну,
Не поглотить, но воспринять любовно,
Всю плоть в себя вместить единокровно,
В беззвездную живую глубину.
Чем старше мы, бездомней и всесветней,
Чем больше знаем о добре и зле,
Тем сладостней отдать одной земле
Сердечный жар и холод многолетний.