Все дворы полны народа,
Топчут лошади траву, —
Сандомирский воевода
С дочкой выбрался в Москву.
Он словечка не обронит,
Двинет бровью и молчит,
Сивый ус платочком тронет,
Шпорой в шпору постучит.
Эй, Марина, что там стали?
– На ночь ехать не с руки, —
С гиком шляхом поскакали
Верховые гайдуки.
Ей-то что? Плясать бы снова,
Ходит ветер в голове – —
– Правда ль, пан, что Годунова
Хочет пострига в Москве?
– Трогай, черти! – В чистом поле
Любо косточки промчать,
По девичьей вольной воле
Сладко будет поскучать.
Все бы важно, все бы ладно,
Только хмуро на полях, —
Белым плечикам прохладно
В черно-рыжих соболях.
Что, невеста, загрустила,
Смотришь будто не своя?
Что головку опустила,
Краля, ласточка моя?
– Эй, Марина, выйдет скоро
Царская твоя судьба,
Это, дочка, не Самбора
Бархатная голытьба.
Русь красна не пирогами, —
Там для смеху млад и стар
Жемчуг топчет сапогами, —
Видел я князей-бояр!
Целованья не нарушат,
Силой нас не перегнуть,
Не повесят, не задушат, —
Выйдем в люди как-нибудь.
Пану Юрию обидно
Быть слугой у короля,
Пану Юрию не видно
Глаз опущенных Кремля.
Подснежником белым и хлопьями снега
Московская пахнет земля.
Пан Корвин-Гонсевский и хмурый Сапега
Сквозь зубы бранят короля.
Пора бы затеять потеху медвежью,
Пустить вкруговую ковши
Да бодрым галопом, да по Беловежью
Скакать до потери души.
О, громкое эхо рогов на охоте,
Кровавый и пышный разбой, —
Дубы в перетлевшей стоят позолоте,
И лед в высоте голубой.
Ты помнишь самборские вьюги, царица,
Веселый мороз на щеке, —
Пушистым хвостом заметает лисица
Пролазы в сухом лозняке.
– Не слушай, Марина, – для смерти и славы
Дороги везде широки, —
Уже подымаются в сердце Варшавы
Стихов золотые полки.
Дрожат городские упорные стены,
И ломятся в дыры дверей
Мазурка и марш похоронный Шопена —
Двойная картечь бунтарей.
Уже в цитадели лохмотья кафтанов
Цветным ожерельем висят,
Знамена безусых твоих капитанов
Орлиным крылом шелестят.
Она полуслышит разумные речи,
Глядит на мерцанье свечи,
И черные тени ей пали на плечи,
Как складки большой епанчи.
Астронавт