– Конечно же я не трону тебя, Лейн. Ты нужен мне живой. Твоя смерть вызовет слишком много ненужных вопросов. А вопросы мне ни к чему…
Лейн покивал.
– Вот как… вот значит как…
– Так что иди домой, согрейся и выброси слухи из головы. – Линар оттолкнулся от парапета и зевнул. – Длинная ночь. Думаю, и мне пора отдохнуть. Жаль, сегодня никто уже не согреет мне ложе, – он посмеялся. – Спокойно ночи, смотритель. Не споткнитесь, когда будете спускаться.
Лейна трясло от ярости. Линар поглядел на него внимательно – будет ли этого достаточно? Он не знал.
Он медленно пошел по мостику в сторону перехода на другой ясень. Через несколько шагов он услышал шорох и обернулся. Лейн забрался на парапет.
– Не глупите, смотритель. Это ничего не… – успел нагло сказать он.
Лейн прыгнул вниз.
Линар стремительно кинулся следом.
Высота тут была приличная, воздух зашумел в ушах. Если бы Лейн выбрал низкий мостик – все бы у него вышло. Линар поймал его за шкирку и схватил кнам. Тот заскользил в руке, от трения разгораясь. Он ободрал кисть до мяса, тормозя падение свое и Лейна. Тот зажмурился, но не закричал.
Они упали на землю, лишь крепко ударившись об нее и только.
– Л-лейн! – крикнул его помощник. – Вы живы?!
– Смотритель не в себе, – сказал Линар, отряхивая жакет деланно небрежным жестом.
Итар, что привел мальчишку-смотрителя сюда как раз вовремя, смотрел на Линара горящими глазами. Линар кивнул ему, облегченно выдохнув. Вот теперь и правда можно было отдохнуть.
Человек приподнял Лейна. Тот смеялся.
– Черт побери! – заливался он. – А-ха-ха-ха! Как умно, Шахране! Какой же я дурак!
– Да уж, свести счеты с жизнью – довольно глупая затея, смотритель. Проследите, чтобы господин Лейн благополучно добрался до дома, – он сказал это мальчишке и Итару.
– Слушаюсь, Шахране.
Линар обвел глазами темные окна. Свидетелей у этой сцены было не мало, но все они остались в тени.
Он пошел к себе. Руку нещадно жгло от любого движения. Но это ничего, слабая цена за возможность выставить Лейна сумасшедшим, готовым свести счеты с жизнью. Смотритель оказался в подходящем расположении духа. Он готовился умереть, ждал смерти и смог решиться. Мужества ему было не занимать. И смерть Софи его искренне огорчила. При других обстоятельствах Линар мог бы его уважать.
Синай присоединился к нему, спрыгнув с одного из мостиков.
– Это мало нам поможет, – сказал он мрачно.
– Лучше так, чем объясняться за его смерть. – Линар устало вздохнул. – Прости меня, ментор. Я не мог поступить иначе…
Синай промолчал. Линар не смог поймать его взгляд.
Он поднялся к себе на кнам, Синай остался у Финара. Нельзя было исключать возможность ночного нападения, но Линар строго-настрого запретил им вмешиваться, даже если люди станут вытаскивать его из постели прямо сегодня.
Он вошел в пустой тихий дом. Огляделся, словно видел его впервые. Около двери стояли сапожки Софи. Нежно-зеленые, сделанные для ее торжественного платья. Только сегодня он шнуровал на нем тесьму… Как оказалось – в последний раз.
Он прошел в спальню через столовую, избегая ее комнаты. Не мог сейчас войти туда и увидеть пустоту.
Зашел к себе, расшнуровал жакет и кинул его на пол. На минуту он замер, слушая тишину. Оглушенный и безразличный, он прислушивался к себе, так, словно из праздного любопытства пытался заметить, что именно причиняет большую боль. Ее вещи, что так ярко напоминают о присутствии? Мысли о завтрашнем дне, где его ждет позор и руки людских палачей? Разочарование в глазах брата, ментора и друга? Осознание, что все это было неизбежно, или жгучая вина, что не отстоял право Софи держать его за руку на проклятом празднестве?
Ничто из этого. Самым горьким было понимание, что по каким бы причинам это не случилось, и какие бы последствия не несло – это конец.
Вот и все. Сейчас он заснет тут один, а завтра утро встретит его одиночеством. Он прожил в нем всю жизнь, думал, что сжился с ним, привык. А потом в его жизнь вошла Софи, и все стало другим. Он вспомнил, как она плакала, впервые попав в его дом. Сердце не обмануло ее – он принес одни страдания в ее жизнь.
Линар снял сапоги, стащил через голову рубашку, стянул брюки. Он стоял в темноте, в стылом воздухе дома, в котором сегодня никто не озаботился включить обогреватели. Кожа его покрывалась мурашками.
Все правильно. Холод то, к чему ему следует привыкать. Так будет теперь до конца его дней. Он будет один, всегда.
Эльтан презирает его, Синай должно быть уже жалеет, что отдал ему службу, Шедар разочарован в нем больше, чем можно представить, а его Госпожа, ради которой он предал народ, навсегда потеряна для него.
«Может быть это не Лейну, может быть, это мне следовало прыгнуть с того балкона?» – насмешливо подумал он.