Возможно, тот «крутой парень», о котором он рассказывает, – это Нельсон Олгрен, писатель, который тоже преподавал в этой мастерской. Он тоже (как и Бурджейли, как и сам Воннегут) вел у нас курс под названием «Формы художественной прозы» – и с нагло-презрительным видом удивлялся, с чего это мы пришли в университет, пытаясь научиться писать. Я сразу поняла, что Олгрен – настоящий мастер. Но, черт возьми, как же мне хотелось спросить у него: зачем же он торчит перед нами на кафедре, не гнушаясь получать деньги за свои уроки и тратя свое собственное время на эти наставления, коль скоро они так бесполезны? Может, ему лучше было бы и дальше шнырять по сомнительным чикагским улочкам, где он, видимо, и приобрел когда-то свои литераторские умения?
Воннегуту, надо признать, тоже было свойственно некоторое позерство, но он все-таки не делал вид, будто его писательский талант в готовом виде ниспослан ему напрямую Зевсом-громовержцем.
И он не путал жизненный опыт с писательским мастерством.
Когда в одном из интервью 1970 г. его спросили, повлиял ли на него «какой-нибудь конкретный писатель или стиль», Воннегут ответил так: