Пожар Латинского проспекта

Я ещё, помнится, стушевался из-за куртки своей драной — мелкие осколки, вылетающие из-под фреза станка, неизменно целились в правый бок. Попытался даже у Гриши испроситься в подвале на время исчезнуть — пересидеть. На что он вполголоса заявил:

— А чего ты — тебе стесняться нечего! Это вот пускай они, — он указал на группу прибывших дизайнеров, — твоей работы шугаются.

Симпатичная женщина в туго обтянутых джинсах, стояла в метре от меня, ползающего на

коленях, и передислоцироваться никак не желала — словно её приклеили.

Коленопреклонённый пред Её Величеством Работой, голову я всё же время от времени

поднимал, открыто созерцая прелесть дизайнерских форм — исключительно ради внутреннего протеста.

Цветок получился уж очень натуральным — не по-масонски. «Масонский знак должен

 быть виден, но не должен сразу бросаться в глаза», — так Татьяна учила.

— Да нет, — пожал плечами хозяин, — глаз он не режет — оставляем.

Вольный стрелок Миша истолковал порыв вольного каменщика по-своему.

— А как он называется? Наверное, Эрос? Нет, скажем прямо — похоть!

По долгу службы цепко приметил мой прицел на изящные линии.

— Я ей сказал, — не остался в стороне и Гриша, — ты, Анжелика, в следующий раз в юбке макси приходи — нечего лучших наших мастеров смущать, от работы отвлекать.

— Ты чё, правда что ли, ей так сказал?

— А что — пусть знает: здесь настоящие мужики работают!

Цветов каменных на ушаковской палубе я высадил аж семь штук — целый букет. Хотел даже подарить их хозяйке, но так отчего-то и не осуществил затею.

Отчего?

Недосуг, знать, было.

А три розы, обрамлённые морской галькой, ало пылали в мягких бликах осеннего заката.

Свет её карих глаз был ярче студийных софитов. Мы шли в медленном вальсе. И в каком-то шаге я сделал невольный заступ — явно не попал в такт:

— И если уж я танцую… С любимой своей… Партнё…

— Ну, хватит, Алексей! — резко оборвала Люба, строго, почти зло взглянув на меня. — После поговорим.

— Всё! Всем спасибо, до свидания! В субботу, как обычно, здесь практика, —напутствовал на прощание Артём, — в два часа я вас жду!

Практика, как мне объяснили, было двухчасовое занятие, обобщающее всё пройденное. И стандарт, и латинская программа — всё вместе, и всего понемногу. Но мы не ходили по субботам — уроки у Любы заканчивались в половине второго.

— …Мы с тобой — партнёры! И только! — на ходу к остановке она прижимала к груди кулачок в чёрной перчатке. — И это вот второе дно меня начинает доставать! Думаешь, я ничего не замечаю, не вижу? Но в нашем случае, мы — всего лишь партнёры! И ничего другого между нами быть не должно!.. И не будет! Понимаешь — ты ставишь меня в дурацкое положение!

Можно бы на сей раз было Любиному автобусу уже и подъехать. Само собой, он нынче не

 спешил!

— Люба, но я тебя ревную…

Она удивлённо взглянула на меня.

— Не к Сергею — нет! Какое я право имею к нему ревновать?..

— Да я бы тебе и не позволила!

— К кому-то третьему.

— Но, — задумчиво покачала головой она, — ревность — это плохое чувство. И не всегда, Алексей, мы имеем на это чувство право… Да — даже на него! Ведь это — как ты ни крути! — обратная сторона любви…

Автобус всё не ехал. А говорить чего-то было надо.

— А у тебя моя книжица ещё живая?

— Да, — думая про что-то своё, кивнула Люба. — Дома. С пиратиком.

Она имела в виду обложку, где на чёрном полотнище вместо перекрещённых костей трепетали два рыбных скелета — сам рисовал. Заглавная повесть была основана на реальных событиях, когда наша банд-вахта, под напористым моим началом, укрывая в трюме, продавала дармовую рыбу. Так что Джон Сильвер меня бы по плечу похлопал. Снисходительно: «Вырожденец!»

— Пойду я уже в море скоро, — верил сам себе я, — а партнёром тебе, если что, Паша вон есть!

А самому от одной этой мысли скулить захотелось!

— Да много ещё кто есть, — просто и задумчиво отозвалась она.

— Слушай, кстати!.. У меня ведь фотографии ни одной твоей нет, а?..

Тут, конечно, нарисовался её автобус.

Как бы там ни было, а от прощального поцелуя Лёху и нынче не отлучали!

* * *

Гаврила просолённым был пиратом:

Сокровище добыть — то дело лишь одно!

Второе: чтоб надёжней его спрятать —

Как ни крути, нужно оно — двойное дно!

Рыбу-то, кстати, ту — проданную, а потом в прозе воспетую,

я так и скрывал: под двумя рядами коробов…

* * *

— Что-то произошло?.. Ну, я же вижу!

Что произошло? Что нынче, скажите, творилось? Словно из далёкой юности смятенно нахлынули вдруг забытые чувства; несерьёзные, святые в своей наивности обиды. Глупое, но всемерное отчаяние отверженности. Самым же страшным было не то, что совладать с эмоциями и чувствами, обуздать их в одночасье я не мог, а то, что унимать эту осеннюю бурю чувств я вовсе не хотел.

Святая моя жена спешила прийти на помощь:

— Слушай, ну появился у тебя в душе этот комочек тепла, ну и пусть он там живёт — не надо его гнать.

Не буду!

* * *

До встречи с ней я был счастлив своим миром, не сомневался в его правильности — даже на Ушакова не смогли трёх его китов поколебать. А теперь она внесла в него смятение.