Пожар Латинского проспекта

В то время часто всплывала увиденная однажды по телевизору картина: серый матёрый волчище, разбрасывая лапы в последнем своём беге, уходит от погони по хрустящему фиолетовому снегу в синей ночи: «Он уводит охотников от волчицы с волчатами».

* * *

— Трус ты, Алексей, трус! — в сердцах высказывал Слава, вертя между делом баранку.

Зажатый между ним и напряжённо молчавшим Адилем, я краснел, закипал, но огрызался пока вяло.

— Трус!.. Потому что ты не можешь им всё в глаза сказать! Не можешь взять, да и послать их на хрен!

Таким я Славу ещё не видел. И выслушивать от него такое мне ещё не приходилось. Знай, я бы и не поехал — много радости: «Я коней запалил, от волков ускакал», — а он мне за это выволочки устраивает!

— Трус, потому что не можешь оттуда уйти!

Вот Слава красавец! Он что, меня за идиота держит, законченного? Идиотом был, что влез туда, на Ушакова, но теперь ещё, за последний рывок до окончания, уйти оттуда вот так, «некрасиво» — полное безумие. Бестолково — куда эти три с лишним года? Кому — ни себе, ни людям? Нет, работу — теперь! — нужно было довести до конца — и знак восклицательный!

— Да что ты, Слава, такое говоришь — как сейчас уходить оттуда, когда совсем уже чуть-чуть до победы осталось?

Теперь-то чего барагозить — за две недели до конца? Раньше тогда надо было — а сейчас уж поздно.

— Да ладно — две недели! Твои две недели уже второй год тянутся!

— Четвёртый.

— Вот видишь! Они тебе на голову сели и ножки свесили. А ты боишься даже на два часа отъехать. Что, сказать не можешь просто: «Мне надо»?

— Да зачем, на хрен, мне у них отпрашиваться лишний раз — сам уйду. Мне вообще о чём-то там просить — в падлу!

Слава меня не слышал, да и слышать, похоже, не хотел.

— В лес? Так и скажи им в лицо: «Давайте в лес!» Бывает, когда мужик так прямо говорит, такие как они и отпрыгивают!

А если «не бывает»!.. «Загнался» Слава совсем — жара на улице. Накалили крышу автобуса и ему «башню».

— Да какой, бляха медная, лес?! Никто со мной речи о том не ведёт! И не вёл… Но закончить-то надо! Ну не дадут они сейчас уйти по-хорошему. Что — «в потери уходить»! Ещё не хватало, чтобы искать начали!

— Да кому ты нужен?! Ты кем, скажи, себя возомнил?! Ты чё — пуп земли? Да, вот пусть я безбашенный, на всю голову отмороженный, но я бы так и сделал!

Я молчал, закипая, Адиль зло сопел. Мы ехали уже по той самой, длиннющей улице. Улице Емельянова.

Уж тот ли это был Слава, которого я знал с первого дня ушаковской опупеи (а ведь с ним первым я там познакомился — с ходу)? Единственный, обретённый на Ушакова друг.

Единственный за эти годы человек, которому только и мог я довериться сполна

и откровенно, ведь даже на рассказах жене лежала тень ушаковской цензуры, заставлявшая порой попросту врать.

— Блин, ты для них такое дело сделал! Вот сколько мы стояли — скажи, Адиль! — каждый проходит, и каждый норовит руками потрогать столбы твои — что это вообще такое? А это и по Библии грех — метать бисер перед свиньями! Почему? Ты это время, силы и умение можешь потратить на хороших людей — тех, кто это оценит, а не тех, кто о тебя ноги за это будет вытирать!

Эко, раздухарился! Видать, жирный заказ ломился.

— Да никто ноги не вытирает, чего ты говоришь! — отпирался я, хотя, по Библии, был, конечно, Слава прав.

Он всегда выручал меня. Советом дельным, словом добрым, шуткой весёлой. Притом, чувства юмора хватало, по остаточному принципу, у него и на понимание моих острот. И ещё, в условиях Ушаковки, у Славы был бесценный для меня, в эту тюрьму попавшего, опыт общения с вполне определённым контингентом. Регулярно выручал он меня и копейкой — до зарплаты (долги, пусть даже и сторублёвые, я возвращал всегда исправно и в срок, и сам пару раз одалживая крупные, снятые со счёта, суммы: то не в счёт — мы друзья). И всё всегда у нас было душа в душу. До сегодняшнего, ровно, дня…

— Послушай, Слава! — завёлся уже и я. — Вот ещё бы десять– пятнадцать минут, и, глядишь, хозяин бы ушёл в дом, Гриша укатил, и я, собравшись толково, спокойно бы поехал с тобой смотреть заказ. Обстоятельно! С чувством! С толком! С расстановкой! — Я уже делал ударения-удары на слова: точно по Маяковскому. — А так — ты сам дёргаешься, меня драконишь — специально, что ли? Или мне там без этого проблем мало? Да выше крыши! Зачем, скажи мне, лишний раз с ними обострять момент? Зачем ситуацию накалять? А ты упёрся — вот поехали, срывайся, и всё тут! Не ты ли сам мне говорил, что закончить там надо!

И вправду, не уставал он повторять: «Заканчивай! Заканчивай поскорей».

И тут Слава, в сотне, как я понимал, метрах от нужного нам места, резко крутанул руль, и мы развернулись на противоположную полосу.

— Так, поехали обратно, — потерянно произнёс он. — Если так — поехали!

Вот трюкач! Цирка бродячего. Артист — театра погорелого!

— Не занимайся фигнёй: нас же люди — хорошие, наверно! — ждут!

— Поехали! — опять вроде как не слышал Слава. — Бы’чку он ещё будет включать! Если ты думаешь, что я хочу тебе плохого!.. Если ты думаешь, что кто-то, кроме нас с Джоном,

тебе поможет…

«Вона как»!..