Пожар Латинского проспекта

— А Люба сегодня не придёт? — Она глядела на меня серьёзным, но и добрым взором серо- голубых глаз.

— Наверное, нет — работает ещё, в школе.

— Тогда давайте вместе, в паре танцевать!

Лазоревая кофточка плотно обтягивала высокую грудь, не сковывающая движений полупрозрачная газовая юбочка оставляла лишь чуть простора воображению довершить линии облачённых в чёрное трико ног.

Мы встали в пару. Сдавалось, оба были чуть взволнованы и непривычны друг другу. Отчего сразу возникла ненужная боязнь лишний раз сблизиться, коснуться, ошибиться. Я не чувствовал единой с собой нити её тела. Хоть и захватывало дух от присутствия такой красавицы совсем рядом. Польщён был, конечно, Гаврила!

Но это была не моя партнёрша!

А тут ещё ремень начал вдруг капризно выбиваться свободным своим концом, так, что беспрестанно по ходу танца его поправлять приходилось.

— Да вы остановитесь, сделайте, что вам надо! — тактично улыбалась она.

На втором часу занятий дошли мы, наконец, до румбы, в изучении которой группа Евгении ушла от нас порядочно. Засим я и откланялся: дальше, Евгения, шагайте — основные шаги, и прочие — одна. К этому моменту и она уже не была против — как бы с таким партнёром самой не разучиться. Так что закончили занятие мы поодиночке — половина студии была таких.

Но всё равно — это было здорово!

Едва взошёл Гаврила трудною дорогой

В арт-студию, как сразу уловил

Взгляд умный, добрый и не очень строгий

На вензеля, что на паркете он творил.

И солнечной осеннею субботой

Та девушка так просто подошла,

И, за отсутствием её партнёра за работой,

Пустились они парой в вальс, с обеих ног Гаврилиных спеша.

Уверенностью грудь её дышала,

Дыхание струилось чистотой.

«Давайте, мы опять начнём сначала!»

Мы начинали — стопы по «шестой».

Чуть меньше часа действо длилось —

Терпенья Женечки, его старательных потуг.

Ремень его и ноги напрочь сбились,

Зато собрались мысли в ровный круг.

Теперь наврёт Гаврила смело —

И в россказнях, и в прозе, и в стихах,

Как девушку тургеневскую в вальс водил умело,

Как счастье — целый час почти! — держал в своих руках.

Поэтичней бы, конечно: «Носил он на руках», — но чего не было, того уж не было, врать не станем.

Эх, пусти меня в огород!

* * *

Мы встретились с ней на мосту — со святой моей Татьяной. Так было уговорено по телефону — сразу после практики. Она издали распростёрла мне объятия, и я — надо было счастливо оканчивать вечер — ринулся в них, как рыцарь на ристалище.

— Сегодня Нахимова девчонкам вдруг разоткровенничалась: ничего у неё сейчас, кроме танцев, в жизни нет. Сказали мне: «Таня, следи за своим мужем!»

После Татьяна купила своему мужу в супермаркете, несмотря на настойчивые его отнекивания, зимнюю куртку («Ты должен здорово выглядеть!») и синий контейнер для бутербродов — «тормозков».

А вот это действительно нужная вещь!

* * *

В воскресенье я ушёл из дома — так было надо. Тёща, включив маленький телевизор, стоящий на холодильнике в тесной нашей кухоньке, заводила тесто, собираясь приготовить что-нибудь воскресно-вкусненькое. Старалась побаловать нас, оглоедов, она каждый выходной. И надо было не помешать послушать Марии Семёновне по радио «Калину красную» — единственная отдушина человеку за целую неделю заключения с нами в двухкомнатной квартире. Семён в нашей комнате уже засел за компьютер,

насмерть рубясь компьютерными рыцарями. Татьяна, укрывшись одеялом на диване, смотрела канал «Histori». Привычный воскресный расклад. А так как мне ехать на работу нынче было некуда, то пришлось искать повод умыкнуть — срочно занадобилось отдать фотоплёнку в печать. «А тебе точно надо? — допытывалась Татьяна. — Посидел бы сегодня дома» — «Да я — одна нога здесь, другая там! Сейчас вернусь».

Отдав плёнку в уголочке «Kodak» огромного супермаркета на привокзальной площади, я свернул к автовокзалу. Но ехать сегодня никуда не предполагалось — на билеты тратиться, да и времени нет. Поэтому побрёл за трамвайное депо, через железнодорожный мост, туда, где стояли в отстое товарные вагоны и не было ни машин, ни людей. Зачем? Подумать не о чем, высматривая под ногами брусчатый, уложенный когда-то и кем-то камень.

В последний год часто случалось так. Уходя в воскресенье из дому, я честно собирался ехать на работу, но, придя на остановку (а порой уже и по пути на Ушакова), вдруг садился (пересаживался) в автобус другого маршрута. И ехал куда-нибудь: в другой конец города или за край его — частенько к своему «Мальборку»: коснуться кирпичей, почувствовав вечность, и потрогать заодно, крепко ли они, год назад положенные, ещё стоят. Бесцельно побродив, пусто поразмышляв, так и дотягивал время до второй дня половины: теперь уже можно было ехать домой. Ни с чем.

Ну, не несли на Ушакова ноги!