Пожирающая Серость

– Но ты стала жалким подобием. – Внезапно Вайолет перестало быть грустно. Она пришла в ярость. – После смерти папы ты никак нас не поддерживала. Ничего не рассказывала нам с Роузи о своей семье. И не давала нам встретиться с папиной родней, хоть мы и просили. Ты отрезала меня от множества людей, которые могли бы меня полюбить. Это не нормальный родитель, мама, – это родитель, который бежит от проблем.

Лицо Джунипер скривилось:

– Я пыталась быть для тебя лучшей мамой, какой только могла. И я поддерживала вас с Роузи, когда ваш отец умер.

Но это не могло быть правдой. Вайолет тоже там присутствовала, как и Джунипер.

– Ты врешь.

Девушка развернулась и побежала к себе в комнату, где легла на кровать и начала просматривать программу для прослушивания. Но ее мысли были уже далеки от музыки. Она уставилась в потолок и подумала об отце, о своих смутных воспоминаниях о нем, его широкой улыбке, добрых глазах.

А затем Вайолет позволила себе вспомнить, как мучительно ей было после его смерти. Вспомнила руки, которые укрывали ее спину одеялом и гладили по волосам, пока она засыпала. Которые вручали ей идеально собранную коробочку с обедом каждое утро. Которые покоились на ее плечах, пока она практиковалась за пианино, и переворачивали страницы с нотами.

Ей всегда казалось, что эти руки принадлежали Роузи – но Роузи было только шесть, когда их отец умер, и Вайолет с содроганием осознала, что те руки были тонкими и элегантными, прямо как у нее. В голове снова всплыло воспоминание о ее первом концерте, но на этот раз ее тянула к пианино не Роузи. А Джунипер.

«Я поддерживала вас с Роузи, когда ваш отец умер».

Вайолет подавила всхлип.

Ее мать совершила много ошибок, это правда. Она расстраивала Роузи и Вайолет. Не давала им встречаться с семьей, держала многое в секрете и врала. Но Вайолет тоже себе врала. Она хотела, чтобы Роузи была идеальной сестрой. Хотела, чтобы Джунипер была плохой матерью. Ведь так легко идеализировать того, кого больше нет. И гораздо сложнее работать над сложными, беспорядочными отношениями с матерью, которая заботилась о ней, но не идеально. Которая была эгоистичной, но не неисправимой.

Люди могли причинять друг другу боль, не будучи монстрами. И могли любить друг друга, не будучи святыми.

Ей придется свыкнуться с этой мыслью.

Вайолет перекатилась на бок, кутаясь в одеяло и прислушиваясь к бою капель по окнам. И вдруг поняла, с выпрыгивающим из груди сердцем, что слышит не бурю. Кто-то стучал в окно ее спальни.

16

Вайолет встала, глядя на окно. Ролет продолжало трясти. Если судить по последним двум неделям, что бы ни находилось с другой стороны, оно наверняка жаждало ее смерти.

Но с ней был Орфей – он свернулся на краю кровати, его желтые глаза смотрели на окно. Вайолет наблюдала, как кот поднял голову, махнул хвостом… и зевнул. Что бы ни было снаружи, оно не беспокоило ее спутника. А какая-то глубинная, инстинктивная часть ее доверяла его суждениям.

Звук снова повторился, и теперь Вайолет услышала, что он сопровождался еще одним – слишком низким, чтобы быть воем ветра. Это был голос. Она встала с кровати и подошла к окну, все еще прислушиваясь. Ролет задрожал от порыва ветра, принесшего с собой звуки голоса, сыплющего ругательствами.

Вайолет знала этот голос. Она приподняла ролет и, естественно, увидела Айзека Салливана, согнувшегося на лестнице у ее окна. Затененные черты его лица выглядели угловатыми под капюшоном дождевика. Градины бились о широкие плечи юноши; Айзек показывал на стекло. От его вида в Вайолет что-то заискрилось – приятный, пьянящий прилив удивления, который она не знала, как идентифицировать. Девушка открыла окно, кривясь от мощного порыва ветра, ворвавшегося в спальню, и Айзек с кошачьей грацией залез внутрь. Выпрямился, снял капюшон куртки и закрыл за собой окно.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Вайолет, когда он опустил защитный ролет. – Разве ты не должен патрулировать город?

В темных кудряшках Айзека застряли градины. Вайолет наблюдала, как они тают, оставляя после себя блестящие в тусклом свете капельки влаги.

– Ты что, не слышала о моем вчерашнем маленьком инциденте? – едко поинтересовался он.

Вайолет слышала. Было трудно не заметить на фестивале Дня основателей разбитую витрину Закусочной. И еще труднее – многозначительное отсутствие аплодисментов.

– Слышала. – Она кивнула.

– Так и думал. В общем, шериф освободила меня от патрулирования в ночь равноденствия.

Патрулирование в ночь равноденствия. Кто бы сомневался, что ему придумают название. Вайолет была рада, что похлопала ему на церемонии.

– Отстойно. Но это не объясняет, почему ты здесь.

Айзек вздохнул:

– Верно. Ну, Джастин подумал, что тебе не стоит оставаться одной в равноденствие, поскольку, цитирую, ты магнит для катастроф, и он не представляет, как тебе удается ходить в школу каждое утро так, чтобы никто не пытался тебя убить.