Пожиратели облаков

Допив бутылку, из этого места Марк побрел в западном направлении, и в конечном итоге оказался на Брик-лейн. Вечер был уже в разгаре, город кипел жизнью. Зайдя в людный паб, Марк возле стойки принял несколько пинт плотного. Здесь он понял, что его беспокоит нечто, предшествовавшее приглашению на яхту. Получается, Джеймс Строу утаивал что-то от него? На душе становилось неуютно. Марк понимал, что знает далеко не все; есть ситуации, в которых без помощи однозначно не обойтись. Взять, скажем, ситуацию с книгой для Блинк, определенно вышедшую из-под контроля. Но насчет Строу он по крайней мере был уверен, что о происходящем между ними знает больше, чем старый сумасброд. И вот теперь этой уверенности не было.

«Одним махом!» – сказал Строу и рубанул перед собой ладонью воздух. Что бы это значило?

Через неделю, возможно, выяснится: Строу думал сводить его в отдел зрения в корень (или как там его, Новую Александрию). Скорее всего, это обернется никчемной тратой средств; проект во имя своего тщеславия. Даже самые зряшные затеи Строу требовали полномасштабного финансирования. Был он и коллекционером, и меценатом, и филантропом, но более всего профессиональным недругом налоговиков по всему миру.

(«Да нет у меня никаких денег, Марк, – сказал он как-то на сеансе, когда тренер случайно упомянул, что у шефа тьма денег. – Они лишь хлещут сквозь меня, как вода сквозь кран»).

На выходе из паба, недооценив степень своего опьянения, Марк случайно задел пару выпивох, курящих возле двери.

– Ой, извините, – автоматом вырвалось у Марка.

Но одному из них этого показалось недостаточно. Мутно оглядев Марка с ног до головы и решив, что он, видимо, слабак, он процедил:

– Ты, мля, голубятня америкосовская, ща башку тебе проломлю.

Говорил он с тяжелым акцентом и при этом зловеще улыбался, так что смысла его слов Марк сперва и не понял. Но когда пьянчуга подался ближе, на его лице стал виден шрам, придающий словам вескость. Приятель пытался его сдержать.

– Шарь давай отсюда, – рыкнул он Марку. – Не видишь, человек на грудь принял.

И Марк быстренько убрался. Те двое, может быть, просто выеживались, и все-таки спину льдистым душиком окатил страх, а вслед за тем душной волной обдал стыд за свою физическую трусость. «Голубятня» – это, конечно же, «гомик»? Эх, жаль, не было рядом Уоллеса из Вайоминга – однокашника по Гарварду, парняги размером с медведя, забористо поносившего по кабакам всяких там «спермоглотов-залупочесов» упоенным рыком парня из глубинки, – вот уж кто, помнится, обожал подначивать противников к барным дракам, в которых Уоллесу не было равных. В одиночку он смело укладывал двоих.

Тот забулдыга что, чуял, что Марка можно испугать? Знал нутром, что он завибрирует? Хотя чем тут возразишь. Шарм и игра слов – вот, пожалуй, и весь арсенал, что имелся на вооружении у Марка, а они в ближнем бою едва ли пригодны.

Как-то в детстве, когда Марк играл в доме своего друга в машинки, он случайно заслышал, как отец друга, бригадир-строитель, назвал папу Марка «волокитой». «Хэнк, перестань сейчас же!» – бдительно возвысила голос мама друга так, что Марк уже тогда, несмотря на малолетство, понял: обвинение это не беспочвенное. И с той поры оно не давало ему покоя.

Марк поравнялся с киоском торговца шаурмой, где рядом на вынос продавалось спиртное. Но точка была уже закрыта. Поэтому Марк зашел в паб с черными дверями, блестящими, как надраенные башмаки. Для успешного сна не хватало выпитого. Именно в этом баре Марк познакомился с парнем, который дал ему номерок дилера, доставляющего на велосипеде наркотики. Осушив возле стойки пинту, Марк послал на нужный номер эсэмэс с коротким кодом, который парень накорябал ему на пивном костере. «Сардины» значит «гашик», «селедка» – «кокс», «лосось» – «герыч». В «селедке» у Марка нужды не было – риталин пронимает, пожалуй, и получше; «лосося» употреблять все же как-то боязно. Поэтому Марк заказал «сардины». Двадцать один грамм (книга все-таки сама собой не напишется).