Пожиратели

В нос Матвея тонкой струйкой проникли запах костра и потного тела.

– Абсолют.

– Что? – не понял мужчина.

– Абсолют.

Абсолют.

Абсолют!

Старуха провела мокрым языком по щеке, слизывая кровь и оставляя на коже слово – «Абсолют».

Абсолют!

Искры костра сожгли таинственного человека.

Щупальце поползло по лицу Матвея, холодными присосками охватывая нос и глаза.

Абсолют.

Внезапная паника накрыла ослепшего мужчину.

Он захотел выкрикнуть что-то, что избавило бы от слизи и языков, что-то, что вырвало бы его обратно в комнату, но вместо этого другое слово изрыгнул рот, другое слово затрепетало в воздухе:

– Абсолют!

Сердце забилось, как сумасшедшее, и мужчина подпрыгнул.

Перина под ним мягко спружинила.

– Что? – задыхался пораженный Матвей. – Это сон? Это все было сном?

Он завертелся на кровати, с жадностью вглядываясь в пыльную мебель.

Сон?

Но кое-что было не сном.

Матвей затрясся от страха, увидев на полу одинокий брызг краски.

Он уже знал, что увидит, знал, что предстанет перед ним.

Вся стена рядом с холстом хихикала забрызганной смешавшейся цветной грязью. Краска жирными потеками стекала на пол, наполняя подсохшие лужицы. По краям цвета оставались девственно чистыми, такими, какими хранились в тюбиках и баночках, а около холста представляли чудовищную изуродованную кашу.

Надругательство.

Надругательство ехидно и безнаказанно блестело с холста, а сам холст терпеливо поджидал человека, как вылезший из-под кровати монстр.

Блестел шипящий костер, груда обвивающих друг друга тел.

Блестел Матвей.

Он запечатлелся на месте шеи бедного Евгения Михайловича, задушенного адским уродством. Он перерезал ему артерию и купался в алой крови.

Матвей сглотнул, задыхаясь от невозможности заставить легкие работать, не отрывая взгляда от своего облика – облика падшего человека.

Он всхлипнул, и крик его разбудил всех соседей.

Глава 6

– …и была у него жена. А дочка сейчас большая совсем. Он мне столько раз помогал, но только советом. Руки делать ничего не умеют, – шептались на кухне.

Ипсилон в задумчивости смотрел в окно. Он пытался сложить мысли в единый ком, утрамбовать белые снежинки, но снег был слишком сухим и высыпался между пальцами.

В воздухе повисло напряжение.

– Никак не пойму, – пощипывая губы рукой, произнес мужчина, – что же мне делать?

С асфальта в воздух поднялась пара черных ворон, каркая о чем-то на свой лад. Их крылья шуршали, как пожеванная бумага. На лету одна из птиц повернула голову к Ипсилону и, раскрыв обсидиановый клюв, раскатисто каркнула: «Кха-а-арх».

– Вот же… – цыкнул он. – Как будто это так просто – взять и убить человека.

Но на самом деле это было достаточно просто.

Ипсилон поднялся на ноги.

От долгого пребывания в одной позе ноги онемели и болезненно реагировали на любое движения. Он, охая, попрыгал на каждой по очереди в наивной попытке нормализовать кровообращение.

– По крайней мере… – выдыхая, произнес мужчина. – Я хочу с ним поговорить.

Неожиданно он начал отрывисто и сухо смеяться, с каждым вздохом отталкивая от себя мнимое спокойствие.

– Я хочу с ним поговорить, ты слышишь?! – хрипел и повизгивал Ипсилон, мечась из угла в угол. – Я хочу!

Мужчина сжал голову руками, не прекращая сотрясаться от смеха.

Вдруг в дверь комнаты с другой стороны что-то ударило, заставив Ипсилона вздрогнуть, а через несколько секунд ввалился пьяный отец. Он жутко шатался, водил мутными глазами по сторонам. Пробормотав что-то не внятное, старик подошел к столу, и, опершись о него, взглянул на сына.

– Про… проваливай, не видишь отец уст…ал.

– Я ухожу, – торопливо ответил Ипсилон и, проглотив очередной смешок, незаметно для себя добавил, – старый идиот.

Отец прекрасно услышал.

– Что?

Сильной рукой он подтащил сына за рукав ближе к себе и выдохнул на его лицо зловонием:

– Ты как со мной говоришь, щенок?

Ипсилон не отвел глаз, разрываемый желанием повторить или промолчать.

Он стоял на распутье, боясь схлопотать удар.

Тут вдруг внимание старика переманила фигурка на столе.

– Что это?

Ипсилон вмиг понял, о чем идет речь. Его движение было молниеносно, как ветер, как пуля, летящая в голову обидчика – он ударил по руке отца. В воздухе послышался хлопок.

Старик с размаху влепил сыну пощечину, отчего тот отлетел в сторону.

К счастью (или к несчастью) фигурка со стола падает на пол и закатывается под пыльный шкаф.

– Отребье! – прямо на пол плюет старик. – Чтоб ты с… сдох! Весь моз…г мне проел.

Ипсилон старается не слушать. Он закрывает уши руками и забирается с ногами на кровать, сворачиваясь клубочком.

Старик так просто не отступает – его опьяневшему мозгу нужно выплеснуть алкоголь – и хватает сына за ногу, подтаскивая к себе.

– Дрянь! – крик Ипсилона, как колокольный звон, эхом раздается в головах соседей на кухне и в других комнатах.

Почему? Как можно?

«Но я же один из них?», – успевает подумать Ипсилон перед очередным ударом.

Кулак отца попадает прямо по коленной чашечке, и тупая боль пронзает всю ногу.

Ипсилон сжимается еще больше, царапая лоб о грубую ткань штанов, ресницами цепляя мелкие ниточки и успевая вспомнить убитых животных.

Что они ощущали?

Ловили ли похожие судороги?