Пожиратели

– Парень, – выдохнул незнакомец вместе с отрыжкой, – не хочешь получить все? – последнее слово он сопроводил не только звучной «с», но и щедрым взмахом руки человека, который уже имеет все.

Ипсилон равнодушно глянул на него и взялся за медную ручку.

Замызганные двери многозначительно заскрипели, пуская в свою обитель чужака.

Первые несколько секунд глаза привыкали к новому освещению, позже проступили знакомые очертания католического храма – рядом со входом поджидала мраморная чаша, от центра и почти до самого конца рядами стояли деревянные лавки.

Светлые стены неудачно подсвечивались многочисленными свечами так, будто они заляпаны землистыми разводами или же хранили на себе отпечатки огромных непропорциональных ладоней.

То тут, то там припыленными стояли грозные исповедальни. Их нутро тонуло в темноте, однако не доставляло труда вообразить припаянные к полу острые иглы, вонзающиеся в ноги и колени грешникам. Болезненна расплата за грехи, болезненно человеческое откровение.

Разве покаяние может спасти душу, ты ведь ничего не даешь взамен. Ипсилон представил, как кладет перед священнослужителем выпотрошенную кошку – ее кишки в обмен на спасение…

С равнодушием пройдя мимо ряда скульптур ангелов молочно-белого цвета, он чуть задержался возле бюста Иисуса с терновым венцом на голове. В некоторых местах его проникнутое страданием лицо покрывали едва заметные трещинки.

Несколько человек сидели на лавочках, в молчании созерцая большой крест позади алтарной части. Где-то там, впереди, едва заметно белел на кресте распятый Иисус со скрещенными ногами.

Ипсилон глянул на него, вынырнул из наоса и, обогнув колонны, отделяющие нефы друг от друга, прошел мимо левого ряда лавочек к боковым нефам.

В храме стояло оглушительное ощущение пространства и тишина покаяния, будто все звуки и шорохи нарочно смели за двери вместе с пылью и ворохом молитв.

Проходя мимо одной из картин, Ипсилон остановился. На него смотрела страдающая Дева Мария с маленьким Иисусом на руках. Отчего она так страдала, было не ясно – художник упустил эту деталь.

В поисках ответа Ипсилон огляделся вокруг и заметил маленькую девочку возле колонны у противоположной стены. Она протягивала маленькую бледно-розовую ладошку, пытаясь, поборов чей-то запрет, дотронуться до лица святого. На ее же собственном лице, в отличие от нарисованного, одна эмоция молниеносно сменяла другую – от детского любопытства, до страха и неуверенности.

Тоненькая ручка то тянулась вверх, то быстро одёргивалась, и голова крутилось из стороны в сторону в поисках случайных наблюдателей.

Отвернувшись, Ипсилон тоже занес руку над изображением Девы Марии. Что-то в этом было странное – желание прикоснуться к лику святой. Его сдерживала старость картины, ее хрупкость, и в то же время – сила и контрастность с цветом собственной кожи. Шершавая ладонь не должна пачкать девственно-чистое персиковое лицо.

От него же точно должно приторно пахнуть спелыми персиками, а сладкий сок от малейшего прикосновения – собираться на кожице росой.

– Чем тебе помочь? – послышался за спиной голос.

Ипсилон резко развернулся, застыв с занесенной рукой.

Рядом стоял священник – раздутый, как пакет прокисшего кефира, мужчина в возрасте, с вплетенными в волосы серебристыми нитями и паутинкой морщин под глазами. Однако взор их был чист и свеж, как родник. Он был одет в длинную черную рясу с торчащим белым воротником под подбородком.

– Ничем, я просто смотрю, – ответил Ипсилон.

Священник снисходительно улыбнулся.

– Мне показалось, будто ты хочешь о чем-то рассказать. О чем-то, что тревожит тебя.

Ипсилон довольно невежливо отмахнулся.

– У меня есть грехи, но в скором времени мне их простят.

– Вот как? – со скрытым сарказмом усмехнулся мужчина.

Ипсилон незаметно сморщился, удивляясь язвительности священника.

– Да, скоро грешный мир изменится, и вам это только на руку.

– Значит, ты обладаешь подобной силой? – сложив полные руки на животе, спросил священник.

– Очень скоро буду.

Они встретились взглядом.

В полумраке лицо мужчины выглядело мрачно, если не сказать – устрашающе.

– Да, верно, все мы хотим заполучить силу. Но что имеешь ты в виду, называя силой? Сила может быть удовольствием, болью, тьмой, светом. На что ты готов ради нее?

– На все, и я все делаю, – с вызовом ответил Ипсилон. Он пошел на поводу – тут же это понял – но никак не мог побороть хвастовство.

Где-то за спиной подул легкий ветерок – сквозняк – и на секунду колыхание язычков огня кинули на лицо Девы Марии странную тень.

– Вас никогда не трогало то, что вы посвящаете богу всю свою жизнь, но все равно остаетесь лишь рабом?

– Отчего же я раб?

– Нет? Если вы не раб, если вы чего-то стоите, почему мир до сих пор так ужасен?

Ипсилон вдруг почувствовал, как давят на него лица пухлого Иисуса и остальных святых. Приторный запах свеч и духа святости оседал в горле, только для того, чтобы с кашлем выпорхнуть обратно.