Познание и творчество. Очерки о культуре

Начнем с того, что сам «факт» есть самое расплывчатое и трудноопределимое понятие. «Факт» при ближайшем рассмотрении двоится и разделяется на две совершенно разные вещи: явление и представление. Первое от нас не зависит и вообще выглядит довольно загадочно; второе вполне в нашей власти и поддается свободному перетолкованию. «Неопровержимых фактов», о которых так любят говорить в наши дни, не бывает. Бывают явления, которые, как нам кажется, удачно подтверждают те или иные наши мысли – и только-то. «Факт» – не камень из пращи, который можно удачно запустить в голову оппоненту. В «факте» наша мысль встречается с действительностью, и одна и та же действительность может сопрягаться с разными мыслями, образуя разные «факты».

Сказанное выше может показаться ненужной словесной эквилибристикой, тогда как на самом деле это пример того, как действует философия. Это простейшее философское противоядие, помогающее от непроизвольного смешения наших представлений с вещами внешнего мира. Это путь, которым идет философия, путь изыскания правильных способов мышления. Как ни странно, одного так называемого «здравого смысла» для того, чтобы правильно мыслить, недостаточно. Здравый смысл впадал и впадает в одни и те же ошибки. Каждый из нас, например, совершенно точно видит, как солнце вместе с луной совершает свой путь вокруг земли… Чтобы мы не впадали в этого рода ошибки, философия и выходит на поприще раньше, чем просыпается наука.

Но где же в нашем сравнении место вере и как она относится к «фактам»? Что такое вера?

Как уже было сказано, многие видят в вере «мистический туман». На самом деле мистика обращается вокруг религии, не составляя ее существа. Когда Белинский указывал Гоголю на отсутствие мистицизма в русском народе и думал, что тем самым разрушает лучшие гоголевские упования, он только смешивал признак с вещью. Мистицизм может быть признаком религиозности, а может и не быть. (Самые трезвые, промышленные и торговые, приземленные даже нации – англичане и американцы – умели быть религиозны без примеси мистицизма. Или Диккенс не христианин?) По мнению других, «верить» – значит судить о вещах без помощи разума. Это неправда. Вера не унижает разума, но признаёт его силу недостаточной. Третьи считают веру сводом отчасти устарелых нравственных правил, некоторые из которых можно отбросить, а некоторые – обосновать заново при помощи морали, «основанной на достижениях науки»…

Оставив всё это в стороне, скажем: вера есть признание невидимого мира, проявляемого в опыте, доступном сердцу. Вера утверждает, что под пластом «действительности», видимой глазу, лежит другой, еще более глубокий пласт, суждение о котором при помощи «здравого смысла» затруднительно или невозможно. Здесь она встречается с философией, которая от века говорит почти то же самое, почти теми же словами – но встреча эта кратковременная. Философия учит обо всех вещах мыслить и во всех вещах находить смысл – вера учит мыслить о себе и о Боге и находить смысл в собственной жизни. Путь Философии – к людям, путь Веры – в уединение. Они встречаются и расстаются. Впрочем, расставание это не окончательное. В конечном счете, когда речь идет о месте человека в мире, о происхождении духа, об исключительном и горестном положении рода человеческого – только вера питает философию и дает почву для ее построений…

А Наука продолжает свой самонадеянный путь, не размышляя ни о своей душе, ни о смысле изучаемых ей чудесных явлений. Вселенная вертится перед ней как огромное звездное колесо, и познающая душа летит через вращающиеся спицы – не желая узнать, кто пустил ее в полет и что ее ждет впереди…

XVI. Страсти ума

Герцен утверждал, что ум необходимо воспитывать «фактами», иначе «монашеская капля в душе» разольется и затмит всякую возможность познания. Однако есть основания полагать, что «факты» сами по себе еще не имеют воспитывающей силы. Даже больше того: что знание «фактов», сколько бы их ни было, не приближает нас к познанию действительности.

Герцен, подобно многим, был в плену заранее готовых идей и противопоставлений: или «монашеская келья», или «познание мира». Его мысль не была нацелена на истинно сущее. Под «монахом» Герцен понимал вовсе не человека, чья цель – подавление умственных и душевных страстей, но какого-то выдуманного «обскуранта»; в «познании» видел не философски обоснованное (то есть в смирении ума проходящее) исследование внешних вещей, но восторженное приобщение самой истине…

Так это и осталось от времен Герцена. Монах осужден, ученый превознесен. Но что же такое эти «факты»? Отчего «факты» облагораживают наш ум, и обладают ли они вообще облагораживающей силой? Я уже задавал этот вопрос, и получил некоторые ответы. ² Посмотрим на дело с другой стороны.