Познание смыслов. Избранные беседы

И вот тут нужно понять следующее. И для предателей, и для самураев, и даже для «наполеонов, которые право имеют», самое страшное – это носители религиозной веры. Потому что они обладают интеллектуальной волей, которая постулирует утверждение, лежащее за пределами человеческой плоскости. Волей, которая является утверждением Неведомого как исходной точки знания. Потому что утверждение – это базовое знание («я утверждаю, что дважды два – четыре»). Но, если я утверждаю, что неведомый Бог есть абсолютная истина, – более того, Он Бог постольку, поскольку Он неведом и не проявлен, поскольку Он вообще вне круга моего опыта, круга моих аналогий! Именно поэтому Он – Бог!

Если я это утверждаю, то это колоссальный вызов и Наполеону, и трактирщику Тенардье, если вспомнить образ из «Отверженных» Гюго. Помните мерзавца, который всех продал, предал, исходя из своих шкурных потребностей? С одной стороны – Наполеон, с другой – трактирщик Тенардье. Для того и другого утверждение религиозной веры является абсолютно деструктивным фактом. И они всегда сойдутся на этом, и всегда «Наполеон» будет опираться на массовые ощущения наиболее стадного, косного, шкурного порядка, чтобы блокировать вызовы религиозной веры. Это мы видим всегда. И путь секуляризма есть не что иное, как выстраивание барьеров, защищающих социум от тех людей, которые являются носителями интеллектуальной воли и которые есть инструменты стратегии Духа, – стратегии, которая вводит принцип утверждения в колеблющуюся человеческую материю.

Интересный момент разграничения понятий воздействия веры на социум и на индивидуумов-эгоистов, и на тех, кто выбрал большее поле, чем собственный эгоизм. Действительно, они готовы скорее поменяться местами, чем перейти в плоскость веры. Хотя ведь лицемеров тоже много. Если вера выгодна, то тогда лицемерие в пользу своего же собственного «Я»…

Лицемерие легко разлетается, как солома, при малейшем испытании. И если Левиафан социума начинает наезжать на людей, подписавшихся под определённым утверждением, то все лицемеры из них очень быстро разбегутся или начнут искать какие-то оппортунистические формы согласования между своей «декларацией веры» и наездом общества. Но только та небольшая часть избранных, как тот же Андрей Первозванный или Пётр, предпочтет умирать на аренах в лапах хищников или на косом кресте «андреевском»[72].

Мы, помните, говорили, откуда берётся боль? Боль берётся от столкновения чистого Бытия (оригинал, Великое Существо), которое отбрасывает тени, и эти тени в разных мирах, в разных стенах, на которые они ложатся, или в разных зеркалах, где появляются эти отражения, – это существа, и есть какие-то пути коммуникации, нормальной коммуникации между отражением и оригиналом. Вот этим мостом являются организованные традиции. Я не говорю «религии», я говорю именно «традиции», потому что Традиция – вне веры, традиция не является утверждением, традиция является просто каналом коммуникации между вторичным и первичным, между отражением и оригиналом. Потому что оригинал смотрит на себя в зеркало, но и отражение в зеркале смотрит на него. И это отражение внутри себя обладает какой-то долей ощущения самоприсутствия, некой теневой суверенностью (десятеричной, вторичной), но оно стремится к своему оригиналу, стремится к тому, что стоит перед зеркалом. Вот эту связь наводит pontifex maximus. Я не говорю о папе римском, я говорю о том, что значит это слово, – «наводитель мостов». То есть суперпоп, суперклерик, за спиной которого стоят «великие посвящённые», Великие Неизвестные, которые поддерживают этот канал.

Это Бытие может смотреть благожелательно на это отражение, а оно может неожиданно войти в коммуникацию с этим отражением. И тогда эта огненная буря врывается внутрь зеркальной поверхности. Мы говорили, что огонь есть единственно ощущаемая вещь, которая не подлежит описанию. Реальность – это описание. И можно менять описание. Но огонь не описывается. Просто огонь тебя уничтожает и всё. Джордано Бруно долго описывал реальность не так, как нравилось церкви: изгнание торжествующего зверя, множество обитаемых миров и так далее, – всё описывал и описывал. Потом его потащили на крест, и там уже нечего было описывать, потому что огонь вне описаний, – это уже встреча с чистым Бытием. Огонь – это не есть само Бытие, а это встреча, это то, как Бытие действует на отражение.