Познание смыслов. Избранные беседы

Сословные-то размыты. Кастовые продолжают функционировать, потому что они не зависят от этих «брендов». Люди всё равно рождаются принадлежащими к тому или иному психосоциальному типу, который органически проявляется. Причём в отличие от традиционных консервативных обществ, сейчас наследственный принцип воспроизводства этого психосоциального типа – «в семье брахмана рождается брахман» – не работает или работает очень ограниченно; как правило, это происходит скачками…

Я правильно понимаю, что с каждым новым поколением будут рождаться воины, будут рождаться торговцы, будут рождаться жрецы, будет рождаться обслуга?

Потому что это заложено в человеческий архетип. И это более фундаментально, чем деление на расы. Потому что деление на касты проходит через расы – оно вертикально. Жрецы и воины есть у чёрной Африки, есть у жёлтой Азии, есть у белой Европы. Это не зависит от расы. И чёрные жрецы ближе к белым жрецам, чем, допустим, чёрный ремесленник к своим чёрным жрецам или чёрным воинам.

Согласен здесь с вами, потому что в любой мальчишеской группе есть самый боевой, то есть уже родился воин – и неважно, из какой он семьи…

Да, и здесь очень сложное сочетание: цивилизационные матрицы используют касты, а внутри матрицы идёт жестокая борьба между ними. Например, христианство – в течение всего того времени, когда Европа реально была христианской, была борьба между папой и императором, между гвельфами и гибеллинами[43], между жрецами и воинами. И это была очень жестокая борьба, в том числе и с внешней экспансией, потому что отправка рыцарей в крестовые походы – это один из «политтехнологических» приёмов папства для того, чтобы обескровить воинскую касту в Европе. И, в общем-то, они добились результатов, потому что колоссальные потери, которое понесло рыцарство на этом пути, дали возможность перейти к новым форматам религии, где религии пришлось разделиться на католичество и протестантизм. Но и в католичестве, постреформатском католичестве, и в протестантизме воины проиграли. Возникли абсолютистские монархии католического и протестантского образца, – как мы знаем по примеру Центральной Европы, это дало возможность перейти уже к следующему этапу: появились уже «лицензированные» армии, и так далее.

Но мы же говорим о будущем. Где то будущее пространство, в котором проявится новый гегемон, без которого обойтись нельзя? Потому что есть лидирующий психосоциальный тип, который берет на себя миссию. Эта миссия всегда религиозна – говорим ли мы о современности, говорим ли мы о прошлом. Говорим мы сегодня о либеральном фасаде – а он всё больше облупливается, штукатурка идёт трещинами, и снова вылезает старая кирпичная кладка крепостной стены. Говорим ли мы о прошлом или настоящем – психосоциальный тип обслуживает некую религиозную сверхидею. Она может камуфлироваться: например, в либеральное время, после XIX века, «когда человек произошёл из обезьяны», для всех (90 % населения Запада) она камуфлируется в идеи прогресса и так далее. Но всё равно за этим стоят религиозные корни, религиозный генезис.

Сегодня настало такое время, когда эти корни будут всё больше и больше выползать из земли, обнажаться, и религиозная мотивация исторического действия будет всё более и более явной. То, что Энгельс сказал, – что раньше человек одевал свои социальные стремления в религиозные одежды, а теперь мы их можем сорвать и эти социальные устремления будут выступать в своём явном виде[44], – это было очень временным периодом. Это было периодом, скажем так, с XIX-го и пусть весь XX век. Двести лет. На двести лет этого тезиса Маркса-Энгельса хватило.

Но до этого социальные стремления носили религиозный характер. Сам термин «справедливость» не может быть сведён к разделению материальных благ. Это понятие изначально религиозное. Это потом его Фейербах, Маркс превратили в «колбасу» (я, конечно, немножко задеваю их память, – тем не менее превратили в «колбасу» на двести лет). А сегодня опять этот вопрос кончается, опять мы возвращаемся к анабаптистам, Мюнцеру, – к религиозному контексту.