Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Исследователи плацебо время от времени обращаются к истории медицины. Однако весьма показательно, что среди тех, кто пытается создать исторический нарратив о плацебо, профессиональные историки практически отсутствуют[393]. Существует лишь один авторитетный текст — книга Артура и Элейн Шапиро «Сила плацебо: от древнего жреца до современного врача», опубликованная в 1997 году. Оба автора были профессорами клинической психиатрии. В начале книги они цитируют статью У. Р. Хьюстона 1938 года, в которой содержится важное признание. Там говорится, что врач всегда был активным проводником лечения, что его мастерство «заключалось в умении обращаться с человеческими эмоциями» и что история медицины — «это история динамической силы отношений между врачом и пациентом»[394]. Пока все гладко. За последние 30 с лишним лет история медицины продемонстрировала это бесчисленное количество раз. Эта мысль могла бы подтолкнуть к ситуативному пониманию упомянутых отношений, но супруги Шапиро используют ее, чтобы обличить всю историю медицины до XX века как череду обманов, фантазий и небылиц. По их утверждению, до Нового времени врачи были самозванцами. В историческом понимании авторов эффект плацебо — это ошибка, о которой следует помнить во избежание ее повторения. Эффект плацебо необходимо вычленить, изолировать и победить с помощью настоящей медицины. Поэтому неудивительно, что старинные лекарства и лечебные ритуалы высмеиваются как «причудливые», иррациональные, эмоциональные, «примитивные» и «странные»[395]. Неспособность авторов обратить внимание на ситуативное знание и логику прошлого или, если угодно, психосоциальный контекст мешает им разглядеть в силе эффекта плацебо какую-либо историческую ценность. Большая часть истории — это бессмысленное многотысячелетнее предисловие к реальной истории современной науки. Этой концепции последовали и другие[396]. Для тех немногих профессиональных историков, которые занимались плацебо, оно стало источником разочарования. Как отмечает Нильс Корсволл, историки медицины, уделяя исключительное внимание Гиппократовой традиции, «отвергали другие варианты лечения как иррациональную магию, а изучающие магию мало интересовались реальным исцелением, для которого она предназначалась»[397].

В том же году, что и книга Шапиро, вышел сборник статей под редакцией известного историка науки Анны Харрингтон, обещавший «междисциплинарное исследование» эффекта плацебо. Исторический раздел был написан супругами Шапиро, что, вероятно, было неизбежно, и содержит краткий пересказ их же более объемистого труда[398]. За исключением неопубликованной лекции Чарльза Розенберга, в которой он занял критическую позицию по отношению к Шапиро, историки с тех пор практически ничего не писали на эту тему[399]. За несколько лет до этого Розенберг вплотную приблизился к ней в своем знаменитом эссе по истории лечебной медицины, отметив, что изучение этой темы «в конечном счете представляет собой нечто большее, чем серия фармакологических или хирургических экспериментов. Оно связано с эмоциями и личными взаимоотношениями и включает все те факторы, которые определяют убеждения, идентичность и статус», и самое главное — «паттерны взаимодействия между врачом и пациентом, которые за века превратились в общепринятый социальный ритуал»[400]. Такая оптика должна была стать образцом для изучения истории плацебо, она имела большое влияние на историю медицины в целом — но Шапиро ею пренебрегли. Это опущение привело к тому, что в большинстве вводных текстов о плацебо, адресованных исследователям и студентам-медикам, его история рассматривается вскользь с отсылкой на работу Шапиро. Их труд стал ориентиром, не просто первым, но и последним словом, и история плацебо так и осталась закрытой книгой.