Читаем Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта полностью

Исследователи плацебо уже давно проявляют интерес к междисциплинарным исследованиям. Клод Леви-Стросс (1908–2009) в своей фундаментальной работе «Структурная антропология» развернуто критикует психоанализ в контексте шаманизма. Некоторые исследователи плацебо восприняли эту критику как ключ к пониманию культурного контекста плацебо-ритуалов. Леви-Стросс называл психоанализ «расплывчатой мифологией, проникающей в сознание группы». «Тогда, — писал он, — <…> основным в психоанализе станет не то, что он способен оказать действительную помощь, излечивая отдельных индивидов, а то, что миф, лежащий в основе метода лечения, способен дать чувство безопасности целой социальной группе»[385]. Нет полной уверенности в том, что Леви-Стросс говорил о прошлом, а не предсказывал, что произойдет с психоанализом в будущем. Тем не менее в этом описании «мира социальной группы» есть нечто применимое и для исследования плацебо. Психиатр Дэвид Грелотти и профессор медицины Тед Капчук использовали эти наблюдения для введения понятия «плацебо по доверенности». Они описали ситуации, когда люди, «не являющиеся пациентами», чувствуют себя лучше благодаря плацебо, полученному больным, что, в свою очередь, может еще больше усилить эффект плацебо для пациента[386]. Давайте сразу же откажемся от предложенного Леви-Строссом разграничения «реальности» и «мифа», поскольку эффект плацебо следует понимать как «реальность», эмпирически измеримое явление. Плацебо можно рассматривать как потенциальный набор движений, высказываний и выражений, как направленное внимание, поощрение некоторых явлений и программные стратегии поведения в контексте лечения, которые реализуют врачи, пациенты и их окружение — члены семьи и друзья пациентов. Тогда становится понятно, что имеют в виду Грелотти и Капчук, когда пишут об «изменениях в психосоциальном контексте, которые опосредуют эффект плацебо»[387].

Я начинаю с этого, чтобы подчеркнуть: то, что я называю транзакцией плацебо, неотделимо от мира, в котором оно происходит. Встреча и ее последствия всегда ситуативны. Историку сразу бросаются в глаза две вещи. Во-первых, в этих нескольких строках о плацебо по доверенности содержится теория ситуативных культурных конструкций, которые опосредуют человеческие чувства. Грелотти и Капчук не используют слово «культура», но по направленности их исследования видно, что речь идет о весьма специфическом контексте современного подхода к лечению в США, когда улыбке придается большое значение как сигналу поощрения и положительного настроя. Это, пусть и неявно, относится к культуре. Во-вторых, они предлагают теорию изменений во времени, которые, по их мнению, можно целенаправленно контролировать при помощи перемен в психосоциальном контексте. Изменения во времени — это modus operandi историка. Это представление о контролируемом или неконтролируемом изменении психосоциального контекста привлекательно тем, что позволяет понять ситуативные исторические ритуалы, направленные на улучшение самочувствия. Немедленно возникает вопрос: можем ли мы реконструировать утраченные психосоциальные контексты и понять присущий им опыт переживания боли, болезни или недомогания, включая способы, которыми эти контексты — ритуал, эмоции, ощущения, жесты, общество, власть, обстановка и т. д., а также всевозможные лекарства — способствовали улучшению или ухудшению самочувствия? Короче говоря, можем ли мы хоть в некоторой степени по-новому посмотреть на то, как описывали действенность народной, донаучной медицины, и сделать эти описания частью истории эффективности медицины в целом?

Именно таков мой замысел. Далее я собираюсь в общих чертах описать наиболее значимые научные знания о плацебо и то, как они применяются в настоящее время. Я хочу подчеркнуть моменты, в которых современная медицинская наука о плацебо ограничена современным контекстом исследований, а также определенными пробелами в понимании культуры, ритуалов и контекста. В этой обзорной главе я надеюсь не просто применить современные научные знания к изучению прошлого (хотя, на мой взгляд, это наиболее очевидный способ принести пользу историографии медицины как таковой), но и расширить исторические знания, чтобы увидеть, как они могут изменить современное медико-научное представление о плацебо, вписываясь в него.

Современная наука о плацебо

Перейти на страницу:

Похожие книги

Еврейский мир
Еврейский мир

Эта книга по праву стала одной из наиболее популярных еврейских книг на русском языке как доступный источник основных сведений о вере и жизни евреев, который может быть использован и как учебник, и как справочное издание, и позволяет составить целостное впечатление о еврейском мире. Ее отличают, прежде всего, энциклопедичность, сжатая форма и популярность изложения.Это своего рода энциклопедия, которая содержит систематизированный свод основных знаний о еврейской религии, истории и общественной жизни с древнейших времен и до начала 1990-х гг. Она состоит из 350 статей-эссе, объединенных в 15 тематических частей, расположенных в исторической последовательности. Мир еврейской религиозной традиции представлен главами, посвященными Библии, Талмуду и другим наиболее важным источникам, этике и основам веры, еврейскому календарю, ритуалам жизненного цикла, связанным с синагогой и домом, молитвам. В издании также приводится краткое описание основных событий в истории еврейского народа от Авраама до конца XX столетия, с отдельными главами, посвященными государству Израиль, Катастрофе, жизни американских и советских евреев.Этот обширный труд принадлежит перу авторитетного в США и во всем мире ортодоксального раввина, профессора Yeshiva University Йосефа Телушкина. Хотя книга создавалась изначально как пособие для ассимилированных американских евреев, она оказалась незаменимым пособием на постсоветском пространстве, в России и странах СНГ.

Джозеф Телушкин

Культурология / Религиоведение / Образование и наука
Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Мифы и предания славян
Мифы и предания славян

Славяне чтили богов жизни и смерти, плодородия и небесных светил, огня, неба и войны; они верили, что духи живут повсюду, и приносили им кровавые и бескровные жертвы.К сожалению, славянская мифология зародилась в те времена, когда письменности еще не было, и никогда не была записана. Но кое-что удается восстановить по древним свидетельствам, устному народному творчеству, обрядам и народным верованиям.Славянская мифология всеобъемлюща – это не религия или эпос, это образ жизни. Она находит воплощение даже в быту – будь то обряды, ритуалы, культы или земледельческий календарь. Даже сейчас верования наших предков продолжают жить в образах, символике, ритуалах и в самом языке.Для широкого круга читателей.

Владислав Владимирович Артемов

Культурология / История / Религия, религиозная литература / Языкознание / Образование и наука