Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Что касается социальной и эмоциональной разновидностей боли, которые обычно упускает из виду медицина, то эту область ученым еще только предстоит исследовать. В подобном значении слово «боль» обычно воспринимается как метафора чего-то иного, менее значительного, не дотягивающего до определения телесной боли. И тем не менее нейробиологи демонстрируют, что социальная и эмоциональная боль по своей природе неотличима от боли при физической травме[138]. В эксперименте с игрой «кибермяч» психолог Наоми Айзенберг в реальном времени отследила, как люди реагируют на исключение из игры, и обнаружила, что в этом случае аффективная реакция мозга сильно схожа с таковой при болезненной физической травме[139]. К тому же выводу пришли авторы исследования врожденной нечувствительности к боли, или болевой асимболии — редкого заболевания, при котором человек осознает телесное повреждение, но не придает ему никакого значения. О невозможности испытать физическую боль свидетельствует отсутствие аффективной реакции — страха, сомнения, тревоги, физического отстранения, осторожности[140]. Никола Грахек пришел к выводу, что боли без смысла не существует и смысл этот создается посредством аффективной переработки, становится плодом контекстуально обусловленной деятельности мозга. Этот вывод подтверждается экспериментами по использованию ацетаминофена (парацетамола) для воздействия на эмоциональную боль и чувство социального неблагополучия[141]. Мы знаем, что эмоции обусловлены ситуацией и меняются в зависимости от контекста, так что эти «плоды деятельности мозга» невозможно свести к одному лишь мозгу и следует рассматривать как часть динамических, экологических отношений пластичного единства сознания и тела с миром, в котором это единство пребывает. Архивы хранят целый мир боли, отображенный при помощи контекстуально и эмоционально обусловленных понятий, и его нам еще предстоит подробно изучить.

Называем ли мы предмет исследования историей эмоциональной боли или историей травмы, мы в любом случае изучаем историю человеческих попыток выразить боль посредством аффективных высказываний, жестов и языка тела. Скажем, исследователи боли до сих пор не обращали внимания на историю скорби, несмотря на то что концептуально физическая боль и скорбь — это смежные понятия. То же можно сказать и про историю ностальгии (буквально «боль о доме»)[142]. Подобно тому как научное медицинское знание и его язык обусловлены ситуацией, а создаваемое знание о боли обозначает ее границы, так и концепции, которые люди используют за пределами медицинского контекста, можно рассматривать как притязания на знание — ведь они обозначают границы опыта. Когда исторические персонажи утверждают, что лишения, сердечные переживания, изгнание и оскорбления приносят им боль, я воспринимаю это буквально.

Ахиллес как воплощение горя

Несмотря на то что у древних греков существовало слово травма, они использовали его применительно к физическим ранам. В гомеровском эпосе это слово не фигурирует, хотя о ранах там говорится много. Однако я обращаюсь к «Илиаде», чтобы рассмотреть один аспект страдания, который выражен в тексте ситуативным понятием. Считается, что «Илиада» повествует о «неистовстве» или «гневе», но я уже писал о том, что считаю эти слова неточными переводами слова menis, вокруг которого строится поэма[143]. Menis делает Ахиллеса отрешенным, угрюмым, упрямым и осознанно бездеятельным. В «Илиаде» он поддается гневу, лишь справившись со своим чувством menis. Иными словами, все жестокости (в том числе осквернение тела Гектора), которые обычно относят на счет гнева Ахиллеса, происходят только после того, как он отбрасывает свой menis. Лишь так становится понятно, почему Ахиллес переходит к активным действиям и в рамках каких представлений menis считается добродетелью, достойной похвалы.