Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

С теологической точки зрения это было важно. В земной жизни Иисус был человеком и не мог переносить боль подобно Богу, а значит, не мог не ощущать ее. Если бы отсутствие гримасы было признаком отсутствия боли, то в видимой выдержке не было бы никакой добродетели. Точно так же стремление избавиться от боли не могло считаться добродетельным. Нет сомнения в том, что люди, страдавшие от боли и болезней в Европе Средних веков и раннего Нового времени, стремились к духовному и медикаментозному лечению, однако уготованные им страдания старались переносить в подобающем расположении духа. Эстер Коэн, крупнейшая исследовательница средневековой боли, отмечает функциональную логику подобной позиции, доминировавшей до повсеместной секуляризации общества: ведь не было другого способа увязать мирскую боль — будь то плохое самочувствие, боевые раны, болезнь или возрастные изменения — с присутствием вездесущего милосердного Бога[158]. Боль была наказанием за грехи, но умение терпеливо переносить ее позволяло уменьшить страдания после физической смерти: это был способ очищения, дорога в рай. И все же люди не считали, что это противоречит надежде и молитвам о божественном исцелении больных и немощных. Жития святых пестрят подобными чудесами[159]. Истории хорошо известны случаи, порой массовые, обращения к образам страждущих святых с просьбами остановить болезни[160]. Страдать достойно значило жить с верой в возможность чуда — но не с ожиданием его. Только вооружившись этим знанием, мы можем «прочесть послание» на стенах базилики Санта-Мария-Маджоре в Равенне.

Подобные способы придавать боли положительное, внетелесное значение не ограничиваются христианством и занимают важное место во многих религиях. Кроме приведенных выше примеров из ислама и индуизма, можно обратиться к тантрическим аскетам средневекового Кашмира, которые следовали принципам шиваистской теологии и стремились к трансцендентному состоянию, сосредоточившись на физической боли. Или же можно вспомнить «физико-эмоционально-ментально-духовный комплекс, который определяет природу человеческого существования» в буддизме, в соответствии с которым верный путь обеспечивает не заглушение боли, но отречение от нее[161]. Жить, преодолевая боль, означает сосредоточиться на противлении соблазну — это одновременно укрепляет и очищает душу. Конфуцианство тоже опирается на переживание боли как на ключевой показатель чужих страданий, главное свойство человечности. Если мы не испытываем боль, то перестаем быть людьми.

Возможны ли такие взгляды в современной западной культуре? Да, хотя они едва ли популярны. Не многие в наши дни возьмутся отстаивать подобную точку зрения. Знаменитый создатель Нарнии К. С. Льюис (1898–1963) вновь попытался обратиться к представлению о боли как знаке божественной любви. В своей книге «Боль», изданной в 1940 году, он утверждает, что если страдание есть признак греха, то вина лежит не на Боге, но на человечестве. Способность дисциплинировать и очишать человеческую душу превратила боль в инструмент божественной любви. Следовательно, погружение в боль — акт благочестия. Самые знаменитые строки книги звучат следующим образом: «Бог… вопиет через нашу боль — это Его мегафон для пробуждения оглохшего мира»[162]. Если люди молятся Богу ради уменьшения страданий, они фактически просят Его ослабить божественную любовь. Если учесть, что после публикации этой книги мир на пять лет погрузился в пучину войн, смертей, увечий, боли и страдания, а веры стало меньше, можно догадаться, что слова его так и не были услышаны.

В XIX веке усилилось влияние секуляризации, государства, наук и медицины, промышленности и машинерии, материализма и светских философий, и это заставило снова обратиться к вопросу о значении боли и способах ее выражения. С одной стороны, расцвет утилитарного мышления, начавшийся в конце XVIII века, вновь определил боль как зло, распространению которого следует препятствовать. Уменьшение страдания стало основной целью философских и научных штудий XIX века и играло важнейшую роль в политических процессах того времени. Если боль — это бессмысленное зло и помеха на пути человеческого прогресса (что резко противоречило вышеизложенным взглядам), то акцент неизбежно смещался на ее искоренение или, если такой возможности нет, на контроль над ней. Облегчение боли, применение анестезии и развитие социальных программ, направленных на снижение уровня страдания, стали неотъемлемыми чертами европейско-американской цивилизации XIX века. Это были ключевые концептуальные компоненты реализации колониальных и имперских проектов экспансии и просвещения. В этом контексте выразить боль значило сигнализировать о неудаче, постигшей современный мир.