Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

При внимательном прочтении это оказывается очень сложным утверждением о реальности боли и страдания, выраженным в космологических понятиях.

Касаясь в «Происхождении видов» доктрины утилитаризма, Дарвин упоминал о наездниках-ихневмонидах (по иронии судьбы в англоязычном мире они известны как «осы Дарвина», Darwin wasp). Он писал: «Благодаря естественному отбору могут возникнуть и часто возникают органы, непосредственно вредные для других животных, как, например, ядовитые зубы гадюки и яйцеклад наездника, при помощи которого яйца откладываются в живые тела других насекомых». Молодые особи впоследствии поедают своего носителя изнутри. В заключение он возвращается к этой теме и отмечает, что теория естественного отбора избавляет нас от замешательства и смущения, которые порождали несовершенство природы и чудовищность некоторых форм жизни[173]. В подобных случаях трудно поверить в разумный замысел, поскольку наблюдатель вынужден искать аргументы в пользу боли, несчастья и страдания, оставаясь в рамках доминирующего воззрения. Принять несовершенство в отсутствие разумного творца гораздо проще, если согласиться, что естественный отбор — это непрерывный процесс. Поэтому критики Дарвина сделали вывод, что он отрицает существование Бога, хотя так далеко в своих рассуждениях он не заходил. Тем не менее это очень сильно изменило содержание дискуссии о происхождении мира.

Пример с кошкой и мышкой был скорее философским тропом утилитарного мышления. Вспомним знаменитые слова Иеремии Бентама (1748–1832) — утилитариста, чье мумифицированное тело до сих пор доступно для всеобщего обозрения в Лондонском университетском колледже. Он писал, что испытывает равную любовь и к кошке, и к мыши, так что их вечное противостояние представляет для него моральную дилемму[174]. Каков же «светский» смысл страдания? Как людям следует поступать с его проявлениями? И хотя в основе своей утилитаризм утверждает, что всякое страдание есть зло, все же выделяются различные его степени. Последователь Бентама Джон Стюарт Милль (1806–1873) пустился в рассуждения об утонченном характере человеческой боли в противовес более примитивным страданиям животных. Так философия попала в сети естественной истории, сплетенные эволюционистами. Человеческие удовольствия и страдания не похожи на звериные, потому что интеллект и чувства у людей устроены сложнее. «Лучше быть недовольным человеком, чем довольной свиньей», — гласит знаменитая аксиома Милля. «Будучи более высокоразвитым существом, человек нуждается в большем, чтобы чувствовать себя счастливым, но и страдания, скорее всего, ощущает острее, и подвержен им в большей мере, чем тот, кто менее притязателен»[175]. Получается, что даже утилитаристы рассматривали «природу» с точки зрения шкалы или иерархии и человеческие страдания имели для них больший нравственный вес, чем страдания животных. Вопреки эволюционистскому восхищению очевидной беспощадностью природы, мы можем спать спокойно: по крайней мере, их страдания не так страшны, как наши. И тем не менее все в природе предрасположено к страданию, так что и индивидуальные и коллективные усилия были направлены на устранение или смягчение страдания — в соответствии с утонченностью испытываемой боли. Что там кошки делают с мышами, в конечном счете не волнует ни эволюционистов, ни философов, хотя то, как с кошками и мышами поступают люди, — это важный вопрос, и я к нему еще вернусь. Сейчас же важно отметить, что распространенное утилитаристское понимание человека было подвергнуто сомнению и скорректировано эволюционистами — а значит, изменились и способы выражения и восприятия боли.