Познавая прекрасное (ЛП)

Так она и стояла, совершенно обнаженной, пока любовник кружил вокруг, словно хищник, преследующий свою добычу, и внимательно разглядывал ее. Люциус будто изучал Гермиону: изучал, как какой-то научный образец или музейный экспонат. И в другое время она бы могла почувствовать себя униженной этим холодным и бесстрастным изучением, но не теперь… Не после всего того, что они сказали друг другу недавно. Сейчас она упивалась тем, что делает Малфой, с каждой секундой ощущая, как возбуждение охватывает ее все сильнее и сильнее. Их беседа, там, в парке, словно расставила все точки над «i», словно развеяла все сомнения и недоговоренности, что оставались у них по отношению друг к другу. И теперь Гермиона по-настоящему была готова принять все, что решит сделать с ней Люциус Малфой.

Не выдержав, она гортанно застонала. И, услышав это, Люциус быстро шагнул и потянулся к ее рту пальцем, дразняще близко, но так и не прикасаясь к нему. Он бросил угрожающий взгляд, который почему-то будоражил еще больше, и наклонился к уху:

— Молчи… Не смей издавать ни единого звука… — услышала Гермиона шепот, больше похожий на шипение змеи и заставила себя замолчать.

Долгое время Люциус не двигался, продолжая рассматривать ее, и жаждущая его прикосновений Гермиона усилием воли удерживалась, чтобы снова не застонать. Наконец, Малфой оказался сзади и набросил ей на глаза повязку из темной шелковистой материи. Гермионе удалось остаться безмолвной, хотя сердце забилось вдруг так громко, что казалось — Люциус услышит этот звук так же легко, как и голос.

Но и это было не все. Дальше он схватил ее запястья и связал их вместе, одно с другим, широкой шелковой лентой. Ей удалось уловить, как он глубоко втянул в себя при этом воздух, а потом наступила тишина.

Какое-то время Гермиона ничего не слышала и не чувствовала, хотя и знала, что Люциус по-прежнему в комнате. Ей казалось, что тело растаявшей лужицей вот-вот стечет на пол — так хотелось его прикосновений. Желая хоть как-то облегчить ноющую внизу живота боль, она переступила с ноги на ногу.

— Не двигайся! — сразу же услышала слева от себя повелительный голос Малфоя и инстинктивно повернула на него голову.

— Я сказал: не смей двигаться… моя маленькая грязнокровка!

Он будто упивался, используя это слово, но Гермиона знала, что произносится оно лишь для того, чтобы возбудить ее еще сильнее.

«Черт! И ведь он не ошибается… Я и в самом деле уже почти совсем мокрая…»

В комнате опять надолго повисла тишина, Гермиона не двигалась и не издавала ни единого звука. Так прошло минут двадцать или даже тридцать, а может, и больше. Постепенно она ощущала, как спина напрягается все больше и больше, руки почти совсем потеряли чувствительность, а ноги подгибаются от усталости, но продолжала молча и неподвижно стоять, ожидая, что же будет дальше.

«Я дождусь… И докажу, что принадлежу ему так, как он того хочет».

А потом, когда ожидание стало совсем уж невыносимым, вдруг почувствовала что-то на своей ноге. Это была нежнейшая ласка, едва заметная, влажная. Язык Малфоя, его губы. Мучительно медленно он продолжил касаться ее, поднимаясь вверх, все выше и выше: минуя лодыжку, затем колено, которые он ласково целовал, облизывал, покусывал. Истосковавшаяся по прикосновениям, Гермиона не смогла сдержать протяжного стона.

Люциус тут же остановился и отстранился.

— Так-так-так, мисс Грейнджер, за непослушание мне придется наказать вас. Я же велел молчать и не двигаться.

Гермиона чуть не расплакалась от разочарования, но усилием воли заставила себя прикусить язык, чтобы не начать умолять Люциуса продолжить ласки.

И он действительно наказал ее, опять какое-то время не дотрагиваясь, а лишь безмолвно кружа вокруг. Тишину спальни нарушали только звуки их дыхания.

Прошло нескольких долгих минут, когда она, наконец, снова почувствовала его касания — медленные, нежные, изысканно чувственные. Теперь он ласкал поцелуями бедра, неспешно поднимаясь к животу и заставляя ее сгорать от желания. Да, Гермиона безумно хотела разрядки — сейчас же, сию минуту! Но и откровенно наслаждалась этим чувственным пиршеством, этим изощренным великолепием, что дарил ей Люциус.

Скоро ко рту присоединились и сильные теплые руки, которые ласково поглаживали уставшее напряженное тело, расслабляя его. Гермиона с наслаждением ощутила, как он вобрал в рот один из напряженных сосков, закружив по нему языком. Как потом отстранился, но лишь для того, чтобы подарить ласку второму, уже изнывающему от тоски. Внутри давно сжалась тугая пружина, желающая распрямиться в долгожданной разрядке, но Гермиона продолжала смиренно принимать все то, что он дарил ей сейчас. И эта его нежность, эта мягкость казались удивительными после всех тех сложностей, что случились между ними сегодня.