Познавая прекрасное (ЛП)

Врожденное чувство ответственности заставило подумать: который сегодня день? Пришлось сосредоточиться, казалось, что время остановилось, пока находится здесь, а провела она у Люциуса две ночи, так что… Пятница. Гермиона знала, что сегодня придется вернуться, нельзя скрываться в Малфой-мэноре вечно.

Практически на автопилоте, только так она могла подавить щемящую боль, поспешила в ванную, быстро приняла душ и оделась.

Задаваясь вопросом, где сейчас Люциус, Гермиона обдумывала все, что он сказал вчера вечером. И робко надеялась, что все у них будет хорошо. Его откровения примирили со многим и наполнили душу ощущением невероятного и какого-то спокойного счастья. Не принимая все на веру, одно Гермиона знала точно: она не сможет отказаться от Люциуса Малфоя. И несмотря на необходимость вернуться сейчас на работу, а потом и домой, знала, что они нужны друг другу больше, чем когда-либо.

И снова нежелание думать о Роне кольнуло ее сильней, чем вина за свою неверность. Она почти осознанно гнала мысли о нем.

«Господи! Я же прожила с ним несколько лет! И должна ему хотя бы объяснения. Когда-нибудь мне все равно придется разобраться: кто он для меня, и что я к нему чувствую… Только не сейчас. На данный момент я готова лишь лгать и обманывать. Обманывать и лгать…»

Подумала и тут же почувствовала, как от циничного решения заболела душа.

«Разве могла я раньше поступать так? Что этот человек делает со мной?»

Воспоминания о прошлом вечере тут же возникли перед глазами, даря подробные ответы.

Она поспешила вниз, собираясь позвать Люциуса, но большой дом пугал и древние портреты зловеще косились на нее, о чем-то перешептываясь. К счастью, войдя в столовую, Гермиона увидела его, сидящего спиной к двери и поедающего завтрак. Улыбнувшись, облегченно выдохнула. Она хотела броситься, обнять и поцеловать его, но этот дом и то, что у Малфоя было в нем собственное прошлое, останавливало. Она понимала, что Люциус, должно быть, не раз завтракал в этой комнате с Нарциссой. Страшная неловкость завладела ею.

Услышав за спиной шаги, Малфой обернулся. Мягко улыбнулся и выдвинул стул рядом с собой. Подойдя, Гермиона опустилась на него. В столовой сразу же возникла Тибби:

— Что бы вы хотели на завтрак, мисс?

— Спасибо, Тибби. Небольшую яичницу и пару тостов было бы здорово, если тебя не затруднит.

Тибби поклонилась и тут же исчезла. Люциус потянулся за кувшином и налил ей апельсинового сока.

— Спасибо.

Малфой искоса посмотрел на нее:

— Решил дать тебе еще немного поспать. Думаю, это было нужно, — он ухмыльнулся, невольно вызывая ответную реакцию.

— А тебе это было не нужно? — поддела она в ответ, с облегчением переходя к обоюдным подначкам.

— Дорогая, не стоит недооценивать мою выносливость, — ухмылка Люциуса стала еще шире, и она улыбнулась этому вкусному «малфоевскому» высокомерию, которое совсем недавно не могло вызвать ничего, кроме ярости.

Проведя пальцами по гладкой древесине обеденного стола, Гермиона почувствовала под рукой тепло.

— Какой замечательный стол. Наверное, он в этом доме уже несколько столетий?

— Нет, он здесь совсем недавно. Стол принадлежал моей дальней тетке, которая не так давно умерла. Сразу после войны я уничтожил немало имущества, принадлежащего мэнору. С ним было связано слишком много… ассоциаций. Большую часть мебели, гобелены и портьеры заменили. Этот дом сейчас во многом практически неузнаваем, он — уже не такой, каким был раньше … — его голос затих.

— И та гостиная… тоже?.. — Гермиона удивилась своей смелости.

Люциус коротко взглянул на нее и кивнул.

— Та комната особенно. Хотя после войны ее и заперли самыми сильными заклинаниями. Сейчас никто не может войти в нее. Не уверен, что даже я мог бы открыть ее в данный момент, — Люциус не поднимал глаз, но чувствовалось, что говорил он искренне. Пораженная этим откровением, Гермиона не удержалась от вопроса.

— Но… это же была самая большая комната в твоем доме, там было так много красивых, редких вещей… Конечно, то, что происходило в ней — было ужасно, но… как ты мог уничтожить все это? — в ту ночь, сходя с ума от боли, она пыталась сосредоточиться на деталях вокруг себя, в надежде блокировать агонию. Сейчас же непонимание одолевало ее, но пытаясь держать себя в руках, спросила:

— Почему и зачем ты это сделал?

Малфой долго не отвечал, но затем медленно поднял голову от тарелки и посмотрел на Гермиону.

— Есть еще очень многое во мне, чего ты не знаешь и не понимаешь.

Слова слегка резанули, но отрицать их истинность не имело смысла. Ответить на это было нечего, слишком много эмоций висело в воздухе вокруг них, и она тихо ждала, когда Тибби принесет завтрак. А потом с жадностью начала поглощать еду, чувствуя, как организм требует насыщения. Они ели в абсолютной тишине, но почему-то, несмотря на все то, что обсуждали только что, между ними не возникло ни малейшей неловкости. Сидеть вот так — вместе и завтракать — казалось самой естественной вещью в мире.

В конце концов, Гермиона поняла, что пора заговорить о том, чего страшились оба.

Собравшись с силами и глотнув сока, произнесла: