— Конечно, ведь он ревновал тебя к учителям и завидовал, не справляясь со своими эмоциями. Я давал ему все, что он хотел — материально, но мне нечего было дать ему эмоционально, я так и не смог научить его чувствовать. И все это в сочетании с чистокровными методами воспитания, за которые несу ответственность только я, заставило его реагировать единственным возможным для него способом. Думаю, что какое-то время ты даже нравилась моему сыну, хотя его симпатия скоро прошла, потому что и я, и Темный Лорд продолжали влиять на него.
Малфой сделал паузу, прежде чем продолжить.
— В этой жизни мы всегда хотим больше всего то, чего не можем получить… Это закономерно.
Гермионе было очень трудно поверить, что в детстве Драко чувствовал к ней что-то, кроме холодной вражды и ненависти. Не говоря уже о том, чтобы так ярко описывать ее перед своей семьей. Так, что она даже сама себя не узнавала.
— Для меня же ты была таким ребенком, каким я хотел видеть своего собственного… А то, что ты была еще и маглорожденной, лишь подчеркивало мои собственные недостатки, недостатки отца и человека. Я ненавидел тебя за это и всеми силами заставлял Драко почувствовать то же самое. Любое уважение или влечение, которое он испытывал к тебе, было уничтожено еще на первых курсах Хогвартса. А для меня… после войны, когда потерял все, во что верил: свое достоинство, свою гордость… Многое из того, что у меня было… Даже свою жену. И увидел то, чего ты и твои друзья достигли… благодаря своим убеждениям, которые многие годы казались мне редкой нелепицей… Думаю, что именно это осознание и спасло меня… Я понял, как сильно ошибался большую часть своей жизни. Понял, что эти ошибки разрушили мою жизнь. И практически уничтожили меня самого. Мерлин, хотя бы на это мужества у меня хватило…
Люциус опять замолчал, и Гермиона почувствовала, как он судорожно глотнул.
— А потом осталось лишь самое страшное — признать, что больше мне терять нечего. Чем я мог рисковать в этой жизни еще, кроме бесплодной изможденной души. И ради чего? Единственная моя ценность — мой сын. И он был наконец в безопасности… Чего желать еще? Как и зачем жить дальше? И как бороться с демонами, тащившими меня в бездну еще с юности… после смерти Эви?..
— И вот, в один прекрасный день в моей жизни снова появилась ты, буквально свалившись на меня: мы столкнулись в книжном магазине, помнишь?
Гермиона прикрыла глаза и мягко улыбнулась.
«Неужели он не понимает, как этот день повлиял на меня?»
Но ответила лишь:
— Да, помню.
— Ты вцепилась в мою мантию. И казалось, чувствовала себя немного… нехорошо… вполне понятно — почему. Но потом посмотрела на меня, и в твоих глазах плескалось столько эмоций, что мне стало не по себе. Разве Люциус Малфой мог внушать только такие чувства? В тот момент я ощутил себя достаточно сильным и уверенным, чтобы победить маленькую испуганную мисс Грейнджер; чувствовал себя таким же, как и раньше, но мне стало… страшно. Странное чувство: с одной стороны страх, а с другой — облегчение. Именно ты и вернула мне тогда внутреннюю силу и желание жить. Я вдруг отчетливо понял, что девушка, стоящая сейчас передо мной — и есть ответ на мои самые главные вопросы. И с той минуты ты стала нужна мне, как воздух… — его голос затих.
Не веря своим ушам, Гермиона не двигалась. Она понятия не имела, что он тоже помнит их первую встречу. И помнит именно так. Краем сознания она понимала, что в тот день испытала по отношению к Люциусу лишь ужас, хотя позже и признала, что именно тот момент стал началом ее невероятных, необъяснимых чувств к Люциусу Малфою. Гермиона не знала, как реагировать, но, в конце концов, заговорила.
— Но… ты был так суров и холоден в тот день. И даже испугал меня.
— Старые привычки умирают с трудом. Я и сам оказался очень уязвим тогда. Не мог показать тебе, насколько потрясен, поэтому и отреагировал единственным способом, который знал — пытаясь запугать. Но… ммм … ты так… жарко реагировала на меня… — Малфой глубоко вздохнул.
И в воздухе повисло молчание, оставляя многие вопросы без ответа. Поняв это, Гермиона пришла в отчаянье и, не желая давить на него, вернулась к их следующей встрече, которая измучила и ее душу, и ее тело.
— А в следующий раз, в опере… Почему ты не…
— Не забрал тебя оттуда? — отрывисто закончил за нее Люциус.
— Да, — Гермиона слегка покраснела.