Познавая прекрасное (ЛП)

От всего происходящего — от обжигающего шепота, от слов, от того, как он двигался — Гермионе казалось, что она в каком-то бреду. Где она сейчас? Кто она? Все оказалось забыто. Кроме этого человека, претендующего на каждую частичку ее души и тела. Толчки Малфоя стали еще быстрей, и Гермиона почувствовала приближение оргазма.

— О, Господи… Глупый… Я же твоя… Только твоя… Люциус, не останавливайся, прошу… — бессвязно стонала она. — Как ты мог подумать, что есть кто-то еще, кроме тебя?.. Никого… Никого не было с тех пор, как… — договорить Гермиона не успела.

Отчаянно выкрикнув напоследок его имя, она ощутила, как растворяется в накатившей волне наслаждения. И словно из-под воды услышала гортанный торжествующий стон Малфоя, оказавшегося во власти собственной разрядки.

Потом они еще долго не шевелились, так и оставаясь слитыми и постепенно успокаивая дыхание. Казалось, прошла целая вечность, когда Люциус неспешно отстранился и, на ходу оправляясь, поднял упавшее кресло. Гермиона привстала со стола и, еще слегка подрагивая, тоже начала приводить себя в порядок.

«Свитер задран почти до шеи, джинсы с трусиками сползли к лодыжкам. Хороша! Ничего не скажешь», — она ощутила, как бедра и низ живота побаливают там, где только что настойчиво бились о край столешницы.

Люциус спокойно, без единой эмоции взглянул на нее перед уходом.

— Завтра вечером я жду тебя в Малфой-мэноре. И хочу, чтобы ты осталась на ночь, — категоричность в его голосе сочеталась с некоторой прохладой.

Гермиона промолчала, ничего не ответив. Но Малфой и не ждал ответа. Потому что оба знали: завтра вечером она будет в поместье.

Какое-то время Люциус просто стоял и смотрел на нее. Взглянув на него, Гермиона с ужасом осознала, что сейчас он должен уйти — пришло время расстаться. Он слегка шевельнулся, будто собираясь снова подойти к ней, но, взяв себя в руки, остановился и замер. Гермиону болезненно кольнуло разочарование. Нет, она понимала, что нежного и ласкового прощания сегодня у них не получится, но это казалось и не столь важным. Отголосками их безоговорочного, страстного и неодолимого влечения друг к другу был сейчас напоен даже воздух. Малфой напоследок еще раз пробежался взглядом по ее фигуре, потом повернулся и быстро вышел из кабинета, оставив после себя лишь пьянящий аромат.

Несколько минут она просто сидела, бездумно уставившись на гладкую поверхность стола и даже порой проводя по нему ладонью, будто напоминая себе о том чувственном безумии, которое охватило их совсем недавно. Затем, в конце концов, взяла себя в руки и занялась работой.

Но погрузиться в нее полностью так и не смогла — мысли постоянно возвращались к Люциусу и к его категорично предъявленному ультиматуму. Гермиона понимала, что тема не закрыта и к ней, так или иначе, им придется вернуться. И очень скоро. Поэтому, увидев на часах, что конец рабочего дня уже близок, не поняла — радоваться этому или огорчаться.

В квартиру она вошла словно сомнамбула, даже не обратившись к Рону с привычным приветствием. Он сам пробормотал холодное: «Привет», когда обернулся и заметил ее появление.

— Привет, — бесстрастно ответила Гермиона, не понимая, зачем, для чего и к кому вернулась, придя сюда.

«Люциус, по сути, прав… Приятного мало, когда твоя женщина, проведя весь день с тобой, возвращается вечером к другому. Чтобы поужинать и лечь с ним в постель…»

Внутри снова что-то болезненно сжалось, и Гермиона поняла, что думать об этом дальше сил не осталось. Тем более что ей предстоял очередной раунд гадкой и подлой лжи: необходимо было придумать убедительную причину своего отсутствия на завтрашнюю ночь. Переодевшись и наскоро приготовив ужин, она пригласила Рона за стол и только тогда, собравшись с духом, заговорила.

— Сегодня звонила Милли… Помнишь, это моя подруга еще с начальной школы? У нее сейчас трудный период — случились какие-то серьезные неприятности, — Гермиона старалась говорить небрежно, но как можно искренней. — Она просила завтра навестить ее и, если будет возможность, то остаться переночевать. Я не смогла отказать, бедняжка так расстроена. Ты же знаешь, что после смерти матери она осталась совсем одна…

Подняв глаза от еды, Рон уставился на нее с такой откровенной враждебностью, что Гермиона осеклась и замолчала, снова почувствовав себя редкой дрянью. Она ковырялась в тарелке, зная, что он продолжает буравить ее взглядом, и нервно сглотнула, молясь про себя, чтобы Рон поверил этой наглой лжи. Тот медленно вышел из-за стола и включил телевизор.

— Что ж… Хорошо. Иди, раз надо, — буркнул он спустя минуту-другую и больше заговорить не пытался.

Гермиона сильно сомневалась, что Рон поверил ей, но оставила его в покое и больше к этой теме не возвращалась. А позже, когда они, сухо пожелав друг другу «Спокойной ночи», снова улеглись по разным краям кровати, ее пронзила мысль, что Люциусу и не стоило предъявлять никакого ультиматума.

«Я и так, безо всяких его требований, не могу даже представить себе, что до меня дотронется кто-то другой».