Позорная грамота

Я мысленно вернулся к недавним событиям, но гнев уже покинул мою душу. Я не собирался никого ни судить, ни спасать, хоть все эти липовые люди, с которыми мне довелось столкнуться за последнюю неделю, и привыкли, что все за них делают другие. В этот раз пусть немного потрудятся и сделают это сами… или не делают ничего – это их выбор. Я просто извлек на свет божий и показал каждому его сущность, хоть сам при этом и выглядел в их глазах сумасшедшим и дураком…

Все бутылки были в пакете – задумавшись, я даже не заметил, как собрал их. Я поставил пакет у двери, чтобы вынести его, когда буду уходить, и прошел за цветную китайскую ширму к рукомойнику. Ополоснув лицо и шею холодной водой, я глянул в зеркало над умывальником. На меня смотрел совершенно незнакомый человек: растрепанные волосы, заметные залысины, усталый взгляд, осунувшееся лицо, поросшее щетиной – на подбородке уже пробивается седина…

– И еще вдобавок склеротик – не узнает родные лица, – произнес я вполголоса и улыбнулся.

Незнакомец улыбнулся в ответ. Ну вот, так совсем другое дело.

Я вернулся из-за ширмы и задержался у открытого окна. Воздух с улицы немного охладил влажное лицо. Из кафе на первом этаже яростно пахнуло свежемолотой «Арабикой». С рейда тоскливо взревел сухогруз, и чайки отозвались диким гомоном. На гребне Холодных скал в зеленой листве деревьев полыхало закатное солнце. Последние на сегодня солнечные лучи, отраженные множеством зеркальных стекол соседнего фешенебельного бизнес-центра «Сити-тауэр», ослепляли кроваво-красными вспышками. Через час солнце окончательно скроется за горизонтом и наступит темная-темная ночь – копошение в горноморском «муравейнике» поутихнет… А завтра светило взойдет снова, и все повторится сначала. Ничего другого взамен не предлагается, во всяком случае, здесь и сейчас.

Я закрыл окно, проверил выключатель, взял с пола пакет с мусором и вышел в коридор. Ключ повернулся в замке на два оборота, и за дверью дважды щелкнуло.

Эпилог

Прошло больше недели после моего последнего визита на Скалистый перевал к бывшей заказчице Александре Александровне Липе, председателю центра заслуженных работников «Курортздравсервиса». Сегодня было воскресенье – день награждения почетными грамотами. Моя статья так и не вышла ни в одной из газет, о которых мне говорила Липа. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Зато в «Горноморской правде» появилась коротенькая заметка за подписью Липы – отчет о поездке в Изумрудную щель. На фотографии она сидела за столом в окружении своей свиты и улыбалась. Новых заказов за это время мне не поступило – никто не спешил поручить независимому журналисту горячее разоблачение самого себя, расследование своих пороков.

Весь сегодняшний день я промаялся – сидеть в офисе без дела было невыносимо: сначала я почитал какую-то скучную книгу, потом вышел перекусить на «Сухогруз», после чего прогулялся по Пушкинскому скверу, а ближе к вечеру заглянул к Наташке на бутылочку пива, и мы часа полтора проболтали обо всяких пустяках. Так день и пролетел, и я снова вернулся в офис… По правде говоря, иметь свой офис было непозволительной да и ненужной роскошью. Просто – так я чувствовал себя при деле. Я приходил сюда почти каждое утро как на работу, и это позволяло мне держаться в тонусе и не разлениться, сидя дома.

За окном предзакатный сиреневый вечер плавно сменялся фиолетовыми густыми сумерками. На часах-ракушке было девятнадцать сорок. Концерт длился уже сорок минут, и было не понятно, скоро ли он закончится – церемония награждения транслировалась в Интернете онлайн из зеленого театра. Я сидел за столом в ожидании развязки. Звук в ноутбуке был установлен на минимум, поскольку слушать местных исполнителей было вредно для барабанных перепонок – вместо пения чистыми, звонкими голосами они попросту орали, как будто соревновались друг с другом, кто громче.

Но вот началась официальная часть, и я прибавил громкость. Симпатичная ведущая, облаченная в облегающее вечернее платье, усыпанное переливающимися блестками, предоставляла право открытия церемонии награждения почетному гостю. Она громко и торжественно объявила фамилию, и – с места в первом ряду спрыгнула низкорослая женская фигура, вразвалку взобралась на сцену и встала рядом с ведущей. Обе женщины улыбались залу, но какие это были разные улыбки. Девушка вручила микрофон Липе и оставила ее одну посреди сцены.

Липа была в жутком состоянии. Перед сизым носом плясал микрофон, зажатый в трясущейся руке, другая рука непроизвольно дергалась в такт каждому повторяемому слову, а ее глаза затравленно рыскали по зрительному залу.

Говорила она охрипшим, низким голосом: