Позывные Зурбагана

Весьма обстоятельная эта телеграмма была от мужа... Он сообщал даже такие подробности, что Леночка попала под машину, бегая по магазинам, напоминал, что если отдать дочку дедушке и бабушке, то отобрать обратно будет довольно затруднительно, посему он советует забрать ее немедля. В конце текста он дал свой телефон и адрес.

Одолев длиннющую телеграмму, я почему-то сначала взглянул на Маргариту. Она как-то странно смотрела на Евгения: он плакал, закрыв загорелое, обветренное лицо руками.

По-моему, вполне естественно, что он плакал. Все же эта Лена была два года его женой, как бы они ни жили, пусть хоть и ссорились. А на Маргариту это произвело не знаю какое впечатление. Я ей показал знаками, что надо бы ей подойти к Жене, но она и с места не сдвинулась.

Но тут Аленка вскарабкалась к нему на колени, прижалась щечкой к его мокрой от слез щеке и стала уговаривать:

- Не плачь, папочка! У тебя кто-то умер, но ты крепись, у тебя есть мы - мама и я. Может, принести тебе лимонаду? В холодильнике есть, целая бутылка.

- Потом,- сказал Женя. Он поцеловал Аленку и пошел в ванную умываться.

- Ты, Андрюша, подожди меня, я скоро приду, вместе все пообедаем. А хочешь, идем со мной.

- Лучше я с тобой,- вскочил я.

-- Хочешь поговорить по телефону? - спросила Маргарита спокойно.

- Да. Сначала с Москвой, затем с Кузькиным... чтобы заменил меня на завтра. Сегодня вечером вылетаю в Москву за дочкой. Будут у нас теперь две Аленки - большая и маленькая. Ты не будешь против, я думаю.

- Конечно не буду.

- Аленка, хочешь иметь маленькую сестренку, которую тоже зовут Аленкой? - А ты ее будешь больше любить?

- Одинаково обеих.

- Тогда хочу.

- Ну, вот и молодец!

Женя поцеловал Аленку, Маргариту, и мы вышли.

- А Маргарите было неприятно, что ты плакал,- заметил я на улице.

- Я ведь давно понял, что не люблю Леку, а вот, поди ж ты, заплакал! Все ж таки молодая, жить бы да жить, и на тебе - погибла так глупо. А этот, ее новый муж, сообщил даже, что по магазинам она бегала. Ленка-то хотела, чтоб он удочерил нашу Аленку... Я, конечно, согласия не дал. А теперь хочет спровадить Аленку ко мне. Ну, я этому-то рад. Заберу себе, моя дочь.

Мы управились за час. Женя переговорил с Москвой, забежал к Кузькину тот обещал заменить его завтра и дал недельный отпуск. И купили билет на девять часов вечера - на самолет.

Обратно мы шли уже не торопясь, и я обратился к Жене со своей просьбой привезти из Москвы небольшую картину Никольского. Она была моя, по завещанию. И я думал подарить ее Алеше в какой-либо его торжественный день, но Христина выходила замуж - за эти полгода она мне стала вроде родной сестры,- и я решил преподнести ей именно этот пейзаж Никольского, ныне прославленного, как свадебный подарок. Алеше я подарю потом другую картину. Мы зашли в кафе, и я дал Жене адрес Ефремовых, у которых хранились эти картины, и написал записку.

- Ты, Андрюша, без меня заходи к Маргарите и Аленке,- сказал Женя, пряча адрес в бумажник. Мало ли чего может случиться. У Маргариты работа опасная... А если обещаешь заходить, я не так буду беспокоиться.

- Обещаю. Ты не тревожься. Звони нам в пекарню, пока у вас нет телефона.

Вечером мы с Маргаритой проводили его на аэродром, затем я проводил ее до дому и направился, грустно посвистывая, домой в пекарню.

Что-то мне было не по себе. Очень не по себе.

Дверь в пекарню была отперта. Раскрасневшаяся Нюра вытаскивала булочки. Взглянула на меня как-то расстроенно. Поздоровавшись (Нюра была только немая, слышала она прекрасно), я прошел в нашу квартиру при пекарне.

В первой большой комнате, которая служила нам столовой, гостиной и часть которой, отгороженную льняным полосатым занавесом, занимал Виталий, стоял растерянный Миша, а на полу лежал, раскинув руки, Виталий.

Я вздрогнул, испугавшись, не случилось ли с ним чего, но тут же понял, что просто он пьян.

- Лежит на полу, никак не хочет в постель,- чуть не плача, пожаловался мне Миша.- С пола дует, простудится еще.

- Неужели настолько пьян?

- Не так пьян, как расстроился. Уволили его сегодня из театра, куда теперь ему деваться?

- Уволили! - ахнул я.

- Ну да, уволили. Может, вдвоем положим его на кровать?

- Давай попробуем.

Не тут-то было. Виталий стал брыкаться, как дикий бычок, при этом он громко ругался, так что могла услышать Нюра.

Я закрыл плотнее дверь, постелил ему на его тахте, и, пообещав связать его, если не перестанет брыкаться, мы все-таки уложили его, раздели и накрыли одеялом.

- Лежи, брат, раз напился,- сказал я.-Но пить тебе надо бросить, а то пропадешь.

. Виталию стало жалко самого себя, и он заплакал навзрыд, кляня судьбу, отдельных людей и человечество в целом. Даже покойного отца за что-то упрекал, а также комсомольскую организацию и какого-то "чертова ректора".

- Утоплюсь я,- решил он,- в Байкале. Поступлю работать шофером, поеду зимником. Он и сам меня заберет...